Ищейки: Часть первая

Кессель Александра

Эрех послушно принялся за еду. Некоторое время они молча ели, он медленно, мастер Рейке — целеустремленно, как мельница. Потом Эрех решился.

— Я там еще кое-что не записал. Я... Я ему руку осматривал и нашел на тыльной стороне ладони укус, а между пальцами были волосы, — он сунул руку в карман и выложил на столешницу длинную серебристую прядь.

Рейке, не переставая жевать, взял их в руку. Излишней брезгливостью сыщик, судя по всему, не страдал.

— Еще одно подтверждение севрасского следа, — кивнул он. — А что с укусом?

— Вот тут, — Эрех показал на своей руке. — Отчетливый и очень глубокий, чуть ли не насквозь. Старый — ему не меньше пары суток. Вы же понимаете,

что это значит?

— Понимаю, — Рейке кивнул, помрачнев. — Вот тебе и связь — еще один любитель изнасиловать, э? Если я не ошибаюсь, судья наш был совершенно не женат. Работал много, понимаешь ли. И чей укус? Мужской, женский? Только не говори мне, что ты не замерил, док, ни в жизнь не поверю. С твоей-то дотошностью до анатомии и вскрытий.

— Замерил, — Эрех опустил голову, глядя в стол, машинально отметил длинную занозу на гладкой древесине. И отколотый с краю сучок. — Вы правы.

— И что? — поторопил его Рейке.

Эрех поднял голову, посмотрел сыщику в глаза. Говорить было противно.

— Он маленький. Узкая челюсть, мелкие зубы.

И увидел, как и без того светлые глаза побелели от внезапной догадки.

— Это детский укус, мастер. Жертвами были дети.

Глава 5. Павильоны чудес

Коляска уныло тряслась на камнях, послушно трюхала серая лошадка. Йон держал поводья, сбоку, погрустневший, скукожился док.

Проклятое средство передвижения обошлось аж в пять с половиной лян за ночь. Деньги Рейке, скрипя зубами, пришлось выскрести из своего кармана, поскольку в кармане мелкого осталось только на то, чтобы не протянуть ноги с голоду. А выбора не было. Если уж объединяла обоих покойников, помимо склонности к извращениям, еще и привычка брать наемные коляски у Северных ворот...

Они действительно нанимали их в одной конторе. Не опасайся Йон даже в мыслях поминать Рукокрылую, то сказал бы, что это Судьба постаралась. Владелец вспомнил и привлекательного юношу в университетской форме, и пожилого мужчину в дорогом костюме. Оба стали наведываться к нему примерно полтора месяца назад, раз в два-три дня, коляски брали на ночь и ездили строго в Мимири. Последний раз в те самые ночи, когда каждый из них и сдох.

Туда им, мразям, и дорога. И чтобы переродились с полным искуплением. Безногими, слепоглухонемыми идиотами.

За двадцать лет лет работы среди всевозможных порождений криминального мира Альмеррайда Йон повидал многое. Такое, о чем и вспоминать-то было противно, не то что рассказывать. Но вот любители детей встречались редко, всего лишь трижды. Первый был в самом начале карьеры, когда самому-то Йону едва исполнилось семнадцать и следствие вел не он, а его наставник. В памяти осталось только ощущение омерзения, будто на улитку наступил. Маленький щуплый человечек, эфесский купец, признавался без всякого принуждения, рыдал и пытался оправдать свои действия, покупку пятилетнего мальчика у бродяг, тем, что собирался его любить. Мол, мальчику лучше с ним, чем на улице или под мостом. Наставник дословно записал эти излияния и передал по инстанциям. Развращение детей — преступление храмовое, а не светское, оно попирает основы и карается по закону Матери и Отца, а те не страдают ни недостатком воображения, ни излишками сочувствия.

Во втором случае Йон разбирался лично. Он тогда нечасто первым испрашивал справедливости, полагая, что ее и так ниспошлют, если будет необходимость. Но, оказавшись в подвале, где сотрудники магистрата вынимали из земли восемь полуразложившихся детских тел со следами зверских пыток, не удержался. Не смог удержаться. Оторванная голова украсила алтарь, а глава маленького храма в Алессо

признался, что счастлив не принимать решения, потому что такие бездны человеческой аморальности ему не ведомы.

После третьего раза Йону еще полгода снились кошмары. Трущобы Асталота совсем не то, что в Альмейре, столица все же озарена благословением Короля, проще говоря, она безопаснее. А вот древний порт способен удовлетворить любые желания. Единственное место под Небом, где нет запретов, где можно найти все, были бы деньги. Дом вдовы Рино, например, предлагал детей. Любых и для любых нужд. Йон, помнится, почти сутки читал клиентскую документацию, то и дело глядя на связанную старушку, более напоминавшую одуванчик, чем кровавую тварь, и шерсть на загривке вставала дыбом. Хотелось не просто убивать — хотелось рвать руками, наживую. Ворованные младенцы для игры «в хирурга» для богатой супружеской пары. Мальчики не старше семи лет для шестидесятилетнего ростовщика, поставки продолжались более трех лет. Десятилетняя астийская девочка для второго помощника магистрата, которую тот изнасиловал и убил. Комнаты с детьми, куда допускались постоянные клиенты. Любые желания кровожадных безумцев. Помощника Йона, помогавшего разбирать архив, несколько раз выворачивало наизнанку. Рейке тогда таскал вдову за собой, чтобы жаждущие возмездия храмовники не растерзали ее раньше, чем она сольет ему всю сеть. Он помнил череду ночных арестов, когда всех, кто был связан с этим делом, клиентов и посредников, вытаскивали из постелей и волокли в городскую тюрьму, осажденную требующим правосудия людьми. Помнил массовую казнь, когда впервые за более чем сто лет сам Верховный настоятель воззвал к Псоглавцу, публично, на главной площади, на глазах у всего города. И особенно отчетливо Йон помнил, как в абсолютной тишине невидимые псы Горо заживо рвали привязанных к столбам, лишенных голоса преступников. Божественная справедливость, непонятная непосвященному разуму, два ряда ищеек в серой форме и воздетые к небу руки старика в золотой маске собаки. Ни разу за все последующие годы Йон не посчитал это неправильным.

И сейчас, глядя на пробегающие мимо стволы кипарисов, он думал, что, вполне возможно, история решила повториться. Слишком многое указывало на это. И полтора месяца поездок за две мили от города сразу двух незнакомых между собой людей. И, разумеется, способ, которым их убили. А еще то, что про судью никто ничего плохого не мог сказать, а вот про тула Ойзо — могли. Хотя бы Йон и Эрех. Как-то слишком последовательно прогуливался покойный в ту сторону, где приличному сыну уважаемого человека нечего делать.

— Эй, мелкий! — Йон выдернул Эреха из унылого состояния.

— А?

— Не нюнь.

— Чего?

— Сопли подбери. И ответь мне на один вопрос.

Он на дока не смотрел, но кожей ощутил, как тот занервничал. И ожидаемо пискнул:

— Какой?

— Объясни-ка мне, чего ты забыл тут, среди ночи? — Йон обвел рукой окружающий их вечерний пейзаж: серые кипарисовые стволы, теряющиеся в чернеющем небе, мягкий ковер из опавших иголок, темнота, тишина и жуть, особенно для трясущегося зайцем дока, размером с того же зайца.

— Ээээ...

— И не юли, — строго добавил Йон, подумал, и применил запрещенный прием. — Если мы с тобой в этом деле напарники, то вранья между нами быть не должно. Согласен?

Наивный младенец убито вздохнул и уши повесил. Посопел, собрался с силами, потом что-то прошептал себе под нос.

— Э? — расслышать жалкий писк Рейке не смог бы при всем желании.

— Я... это...

— Смелее, док!

— Я... — он даже зажмурился и Йон слегка забеспокоился. Чем он там занимается, по ночам, в женские бани подглядывает?