Исчезновение
Шрифт:
— Но вы же не знаете, а вдруг Уолтер…
— Вы ведь не приглашены куда-нибудь на этот уик-энд?
— Нет, нет. Но…
— Вот и хорошо. Уолтер будет возвращаться из студии, а вы можете поехать с Лиз и со мной в нашей машине. Вот Уолтер удивится! Лиз! Лиз, дорогая моя, где ты? Где вы остановились, мистер Сирл?
— В «Уэстморленде».
— Что может быть удобнее! Лиз! Где же Лиз?
— Я здесь, тетя Лавиния.
— Лиз, дорогая, это Лесли Сирл. Он едет к нам на уик-энд. Ему хочется встретиться с Уолтером, потому что оба они были друзьями Куни. А сегодня пятница, и мы все едем в Сэлкотт-Сент-Мэри, чтобы прийти в себя от…
Грант заметил, что молодой человек с интересом взглянул на Лиз Гарроуби, и слегка призадумался. Лиз была простенькой девушкой небольшого роста, со смугловатым лицом. Правда, у нее были замечательные глаза, ярко-голубые, цвета вероники, совершенно удивительные, и такое лицо, что всякому мужчине захотелось бы пройти по жизни с женщиной, у которой такое лицо. Она была славной девушкой, Лиз. Но не той особой, на которую молодые люди немедленно обращают внимание. Может быть, до Сирла просто дошли слухи о ее помолвке, и он смотрел на нее, потому что это невеста Уолтера Уитмора. Грант потерял интерес к семейству Фитч, как только заметил, что Марта увидела его. Он показал глазами, что встретит ее у дверей, и снова нырнул в удушливые волны человеческого моря. Марта, из них двоих обладавшая более безжалостным характером, преодолела дистанцию до двери вдвое быстрее и ждала Гранта у входа.
— Кто этот красивый молодой человек? — спросила она, оглянувшись, когда они продвигались к лестнице.
— Он ищет Уолтера Уитмора. Говорит, что он друг Куни Уиггина.
— «Говорит»? — повторила Марта с оттенком язвительности, направленной не на молодого человека, а на Гранта.
— Осторожность полицейского, — сказал Грант извиняющимся тоном.
— А кто такой Куни Уиггин?
— Куни был одним из известнейших фоторепортеров в Штатах. Его убили, когда он снимал очередную драку на Балканах год или два назад.
— Все-то вы знаете.
У Гранта на кончике языка вертелось: «Это знают все, кроме актрис», но ему нравилась Марта. Вместо этого он сказал:
— Я понял так, что он отправляется в Сэлкотт на уик-энд.
— Красивый молодой человек? Ну-ну. Надеюсь, Лавиния понимает, что делает.
— А что плохого в том, что он там будет?
— Не знаю, но мне кажется, они рискуют собственной удачей.
— Удачей?
— Все получилось так, как им хотелось, не правда ли? Уолтер спасся от Маргерит Мэрриам и собирается осесть, женившись на Лиз. Вся семья вместе в старой усадьбе — сплошная идиллия, не передать словами. Не время приводить в дом бесподобно красивых молодых людей, сдается мне.
— Потрясающих, — пробормотал Грант, еще раз задумавшись над тем, что так смутило его в облике Сирла. Вряд ли просто красивое лицо. Смазливой внешностью полицейского не удивить.
— Держу пари, Эмма только взглянет на него — и выставит из дома в понедельник утром, сразу после завтрака, — заявила Марта. — Ее любимица Лиз выходит замуж за Уолтера, и Эмма сделает все, чтобы этому ничто не помешало.
— Лиз Гарроуби не произвела на меня особого впечатления. Не понимаю, чего миссис Гарроуби беспокоиться.
— И не поймете. Этот юноша произвел впечатление на меня за какие-то тридцать секунд
— А оно было здорово разбито?
— Встряска была изрядная, должна сказать. Как и следовало ожидать.
— Вы когда-нибудь играли на сцене с Маргерит Мэрриам?
— О да, много раз. Мы вместе довольно долго играли в «Прогулке в темноте». Вон идет такси.
— Такси! Как вы относились к ней?
— К Маргерит? Она, без сомнения, была сумасшедшая.
— Как — «сумасшедшая»?
— На все сто.
— В каком смысле?
— Вы имеете в виду, как это проявлялось? О, полное безразличие ко всему, кроме того, чего ей хотелось в данный момент.
— Это не сумасшествие. Это просто криминальный способ мышления в своем самом чистом проявлении.
— Ну, вам виднее, дорогой. Может быть, она была преступницей manque. [3] Но что несомненно, так это то, что она была сумасшедшей, как старатель-одиночка. Даже Уолтеру Уитмору я не пожелала бы страшной судьбы оказаться ее мужем.
3
Manque — несостоявшийся (франц.).
— За что вы терпеть не можете любимца британской публики?
— Дорогой, я не переношу, как он тоскует. Это было достаточно скверно, когда он тосковал среди чабреца на склонах Эгейских холмов, а пули свистели у него над ухом. Я всегда подозревала, что он делал это щелкая бичом…
— Марта, вы потрясаете меня.
— Нисколько, дорогой, нисколько. Вы знаете это не хуже меня. Когда в нас — во всех! — стреляли, Уолтер позаботился о том, чтобы иметь возможность спрятаться в славной комнатке в пятидесяти футах под землей. А каждый раз, чуть только опасность миновала, Уолтер вылезал из своего маленького убежища и усаживался на поросший чабрецом склон холма — с микрофоном и бичом, с помощью которого он изображал, как свистят пули.
— Боюсь, вскоре мне придется взять вас на поруки.
— За убийство?
— Нет, за клевету.
— И за это надо брать на поруки? Я думала, что это совершенно джентльменский поступок, за который в худшем случае могут лишь вызвать в суд.
Грант подумал о том, как все же неподражаемо невежество Марты.
— Хотя это могло быть и убийство, — произнесла Марта тем воркующе-задумчивым голосом, который принес ей сценическую известность. — Пожалуй, я бы могла вынести чабрец и пули, но теперь, когда он взялся девяносто девять лет рассуждать о весенних всходах, дятлах и всем таком прочем, он вырастает до размеров общественной угрозы.
— Зачем вы его слушаете?
— Ну, в этом есть что-то отвратительно-притягательное. Человек думает: ладно, это уже предел безобразия, хуже не может быть ничего. А на следующей неделе слушает и видит, что может быть хуже. Так что на следующей неделе уже слушаешь, может ли быть еще хуже. Это ловушка. Настолько мерзко, что невозможно выключить. С нетерпением ждешь очередной порции безобразия, и еще следующей. И когда он объявляет о конце передачи, все еще слушаешь.