Исчезновение
Шрифт:
– На то было много причин, - рассеянно сказала она.
– Пожалуйста. Вы сказали, что я больше не ребенок. Так что больше не говорите со мной, как с дитем, - моя смелость удивила меня. Ее рука, все еще сжимающая мою, подарила мне храбрость.
– Ладно, - сказала она, глядя прямо мне в глаза.
– Я оставила Френчтаун, потому что была беременна.
Я никогда не слышал, чтобы это слово произносилось громко. Однажды я слышал, как мать и другие женщины описывали кого-то как явившемся «по семейным обстоятельствам» или «неожиданно» и даже эти слова произносились чуть
– Это тебя потрясло?
– спросила она.
– Нет, - сказал я, пытаясь скрыть свой шок.
– Я не была замужем, Пол, но хотела, чтобы у меня был ребенок. Я знала, что мне из-за этого придется уехать, чтобы родить ребенка, - она сдула прядь волос, снова упавшую на щеку.
– О, я полагаю, что можно было бы сделать аборт, если бы я не хотела рожать, но я никогда бы на это не пошла. Я всегда любила детей…
В тот момент я знал, что я буду любить ее всегда.
– Я уехала отсюда раньше, чем все бы увидели, что я беременна.
– Уехали куда?
– В Канаду, к своей тете Флорине и дяде Августу. Они были очень добры ко мне. Они меня ни о чем не спрашивали, а мне не надо было им лгать. Они живут все там же, в Сан-Джекусе. У них маленькая ферма. Они заботились обо мне. Все устроили. Договорились с доктором, со стариком из округа. Но ребенок родился мертвым.
Я ничего не говорил. Вокруг было тихо, как будто птицы и маленькие лесные звери затаили дыхание в ожидание продолжения рассказа тети Розаны.
– Девочка. Я видела ее лишь раз, - продолжила она. И затем с легкой насмешкой: - Ты знаешь, Пол, все новорожденные, которых я когда-либо видела, были красными и сморщенными, но не мой ребенок. Она была розовой, как розы в саду у твоего дедушки. Пол минуты она была на моих руках, а затем ее унесли. Она похоронена в кладбище за собором Святого Джекуса. Я ни разу туда не ходила.
Ее голос шептал, и теперь она будто бы говорила не со мной, а сама с собой.
– Думала, не отдать ли ее на удочерение. Доктор позаботился бы о том, чтобы ребенок попал в хорошую семью. Я согласилась, хотя не знала, смогу ли отдать ее, ведь она росла внутри меня, стала частью меня. И затем она умерла…
Она закачала головой и хлопнула ладонью по скамейке.
– Хватит об этом, Пол - было и прошло.
Какое-то время мы сидели молча и настолько близко друг к другу, что я мог уловить мятный аромат ее дыхания.
– Все время вы жили в Сан-Джекусе?
– наконец спросил я.
– Я не могу работать на ферме, - ответила она.
– Я уехала в Монреаль, и устроилась работать в салоне красоты. А затем я поехала в Бостон. Знаешь в чем дело, Пол? Я свободна, свободна от Френчтауна. Твои Мемер и Пепер приняли меня, когда я вернулась, потому что они никогда не закрывают дверь ни от кого. Они не возражают, чтобы я жила у них, но я чувствую себя квартиросъемщиком, который не платит ренту. Мои подруги, которых я знала по школе Сент-Джуд, замужем и имеют детей. Те, кто не замужем - работают где-нибудь на фабрике. Такая работа не для меня, - в ее
– Но почему вы вернулись?
– спросил я.
– Хороший вопрос, - ответила она, нахмурившись.
– Я вернулась, потому что устала от меблированных комнат, дешевых гостиниц, от помощи чужих людей. Даже самые близкие друзья были мне чужими…
Мне стало больно от ее одиночества и от всего, что в ее жизни пошло не так.
– Мне нужно кое-что тебе объяснить, Пол. Чужие люди иногда обращаются с тобой лучше, чем самые близкие родственники. Они судят о тебе за то, чем ты являешься сегодня, а не за то, что совершил вчера и раньше. И я снова готова уехать. Оставить Френчтаун. Меня здесь ничего не держит.
«Но здесь - я». Захотелось мне кричать в протест, даже если я знал, что тринадцатилетнему мальчику можно было б предложить ей только любовь и больше ничего. Я не мог предоставить ей защиту от тех, кто к ней пристает, ни денег, чтобы кормить ее и одевать в дорогие и красивые одежды.
– И когда вы уезжаете?
– спросил я, даже если было бы лучше, чтоб я этого не знал вообще.
– Как получится, - сказала она.
День незаметно начал изменяться, будто уставая, скорее сгорая, чем просто меняя окраску на вечер, внезапно подменяя серебро на олово. Деревья теперь стали мягче, листья свернулись, прячась от света, стебли растений вяло изогнулись, будто становясь на колени. Птицы улетели, оставив воздух пустым и разряженным.
– Я знала, что сегодня ты следовал за мной, - сказала она.
– И чуть ли не решила, что не пойду к Рудольфу Туберту. Я не хотела, чтобы ты видел, как я иду туда. Но мне нужно было увидеть его, и уже было слишком поздно что-то менять. Мне нужно немало храбрости, чтобы снова увидеть его, и я побоялась, что, если передумаю, то уже не зайду к нему никогда.
– У вас с ним что-то было?
Она кивнула.
– Я попросила у него о помощи. На сей раз, когда я покину Френчтаун, я хочу делать это как надо, думая о будущем. Я хочу начать небольшой бизнес…
Бизнес? Моя тетя Розана – бизнес-вумен?
– Какой бизнес?
– Парикмахерскую, в этом я могу преуспеть. Я работала парикмахером в Монреале, и хочу открыть там свою маленькую парикмахерскую. Именно за этим я пришла к Рудольфу Туберту, поговорить о деньгах.
Я подумал о Жане Поле Родиере, о том, как его избили в переулке Пи: «Рудольф Туберт пошлет своих людей в Монреаль?»
– Он сказал, что даст вам денег?
– спросил я, надеясь, что он отказал ей, и она останется во Френчтауне.
– Дело даже не в деньгах, - ответила она и затем сжала губы. На ее лбу выступили маленькие морщинки.
И тут до меня дошло, невидимая кровь хлынула из несуществующей раны, и на момент вспыхнула агонизирующая боль.
– Это был он?
– мой голос звучал где-то вдалеке, будто говорил кто-то еще.
– Тот, кто… - я не мог произнести слово.
– Да, Пол. Он был тот, от кого у меня были неприятности, - вдруг зазвучало застенчиво, «неприятности» вместо «беременность» - тонко и почти чопорно у нее на губах.
– Ребенок был от него.