Исчезновения
Шрифт:
– Что там? – удивился Еремеев. – Покажите! – Он попытался разжать руку Небрата, отчасти ему это даже удалось, и он смог увидеть край бумажки со строкой, написанной явно все тем же старательным Нининым почерком.
Небрат без особого труда выдернул руку и вновь сжал кулак с запиской.
– Нет-нет, уж позвольте, позвольте, – сказал он. – Боюсь, это вообще адресовано вовсе и не вам… А вы, помнится, только что квасу хотели – так это я сейчас, мигом…
«Шут с ней, с запиской, – подумал Еремеев. – А вот насчет того, что мигом –
Сыщик вышел из комнаты. Делая вид, что слаб в ногах, Еремеев поплелся за ним.
В прихожей он увидел обитую железом крышку люка, ведущего в подпол. На крышке имелись петли для замка. И еще он увидел стоящий в прихожей табурет с тонкими железными ножками. Тут же ему стало ясно, как дальше действовать.
Между тем Небрат откинул крышку и стал по лесенке спускаться в погреб. Еремеев внутренне напрягся, выжидая удобный момент.
Вот он, этот миг! Сыщик исчез в дыре с головой, и только рука его – по счастью, та самая, в которой как раз и была зажата записка – еще оставалась на поверхности.
Еремеев сколь мог быстро подскочил и обрушил крышку всей тяжестью на эту руку.
Небрат вскрикнул, рука разжалась, и скомканная записка выкатилась на пол.
Не дав ему прийти в себя, Еремеев чуть приподнял крышку, ногой спихнул руку сыщика, затем снова захлопнул люк и быстро сунул в замочные петли железную ножку табурета.
Детектив забарабанил по крышке изнутри:
– Что вы делаете?!.. Прекратите эти глупые шутки!.. А ну открывайте немедленно! – Он барабанил с такой силой, что табурет ходил по полу ходуном, но ножка была достаточно крепкая и никакой возможности выбраться у сыщика не было.
– А вот теперь давайте, если угодно, поговорим по душам, господин Небрат, – злорадно сказал Еремеев. – Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы я вас наконец называл вашим подлинным именем, а, многоуважаемый господин Сидорихин Владимир Ильич?
Тот перестал барабанить и произнес:
– Черт, узнал все-таки!.. Ладно, вижу, предстоит серьезно поговорить.
– Что ж, – согласился Еремеев, – я готов. Сами будете говорить или вам удобнее отвечать на вопросы? Для затравки давайте-ка расскажите, как и зачем вы исчезли, а там уж перейдем к вещам, более меня интересующим.
– Поговорим, поговорим, – пробурчал Небрат. – Только, пожалуйста, без этих шуточек. Ну-ка, открывайте немедленно! Тут, между прочим, холодно, а у меня, да будет вам известно, ревматизм.
– Тем больше должно быть ваше желание поведать мне обо всем как можно быстрей, – сказал Еремеев. – А мне вполне удобно слушать вас и отсюда.
– Извольте открыть! – Сыщик снова стал колотить по крышке. – Хватит играться, мы с вами в конце концов не дети! То, что вы делаете, попросту смешно!
Еремеев отозвался спокойно:
– Не бережете вы, я вижу, свой ревматизм, Владимир Ильич – много времени тратите на пустую болтовню. А ведь чем скорее
– Не говорите ерунды, – угрюмо сказал из подпола горе-сыщик. – Никуда вы не уедете. Без меня вам все равно не выбраться отсюда, ключ-то от входной двери у меня.
Дверь вправду была железная, сейфовая, такую плечом не вышибешь, но неужели бывший школьный учитель впрямь полагал, что благовоспитанность помешает его пленнику воспользоваться для выхода окном? Еремеев вполне твердо пригрозил:
– Если за ближайшие пять минут не созреете для откровенного разговора, сделаю так, как я сказал. – С этими словами он подобрал скомканную записку и перешел из темной прихожей в комнату.
Первая часть Нининой записки предназначалась и в самом деле не ему. В верхней части листка был довольно мастерски нарисован большой кукиш, а написанный под ним текст гласил:
Г-н Небрат.
Зная, что Вы не побрезгуете рыться в чужих карманах, оставляю это послание там, где Вы его, не сомневаюсь, найдете – в кармане у Дмитрия Вадимовича.
Имейте в виду, что своей настырностью Вы меня изрядно рассердили. Посему предупреждаю: если ваша гоп-компания не прекратит охотиться за мной, то всем вам скоро придется туго. А поймать меня вам все равно не удастся по причине острого дефицита серого вещества.
Настоятельно рекомендую внять моим словам, которые, как Вы, должно быть, знаете, я на ветер не бросаю.
Н. К.
Впрочем, ниже была приписка:
Уважаемый Дмитрий Вадимович!
Если сия эпистола все же каким-либо образом попадет к Вам в руки, то, во-первых, великодушно простите меня за фокус с газом – поверьте, это было вызвано необходимостью, а во-вторых, вспомните двенадцатую главу одной из тех двух книг, на которые Вы обратили внимание в моей библиотеке – это поможет Вам сообразить, как следует действовать дальше.
На какие же две книги он обратил тогда внимание? Ах, да, конечно! В первую очередь, разумеется, на свои собственные!
Что там было? Сборник рассказов «Баловни судьбы» и роман «Трубы Иерихона». «Баловней» надо отбросить, никаких глав там нет, а вот в «Трубах»…
Да, да, именно в двенадцатой главе главный герой романа Веня Ухтырский прочитывает текст, прогладив письмо утюгом.
Срочно нужен утюг! Где-то здесь он, без сомнения, должен быть, ибо недавно им пользовались – в комнате до сих пор пахло глажкой, а на брюках у Небрата были свежие стрелки.
Конец ознакомительного фрагмента.