Ищите и найдете
Шрифт:
Драйпегова снова и очень подробно рассказала Груберу, как была вытащена из кареты и приведена сюда.
— Да из какой кареты? — переспрашивал Грубер. — Вы одни ехали или с кем-нибудь?
— Разве это важно? — проговорила она.
— Очень важно для расследования этого неприятного дела.
Грубер произнес это с такой уверенностью, что Драйпеговой даже не пришло в голову, что если он действительно хотел расследовать это дело, то лучше всего ему было бы обратиться к вооруженным людям, привезшим ее сюда.
— Нет,
— С кем же? — продолжал настаивать патер.
Драйпегова молчала.
— Вы не хотите отвечать?
Апломб у этого человека был удивительный. Вместо того чтобы смутиться самому неожиданным захватом госпожи Драйпеговой, он как будто ее еще приводил в смущение.
Драйпегова молчала.
— Может быть, вы ехали с молодым женевцем, доктором Герье? — снова произнес Грубер.
Драйпегова вздрогнула и почти с благоговейным трепетом взглянула на патера.
— Отец мой! — удивилась она. — Для вас нет ничего сокровенного… вы все знаете… Да, я была с ним…
Это первое, что необходимо было выяснить отцу Груберу. Если Драйпегова ехала в карете с доктором Герье, значит, эта карета была Вартота и посланные им люди исполнили в точности, что им было приказано, и не были виноваты: им было велено захватить лишь женщину, которая будет ехать в карете Вартота, для чего и был посажен кучером один из своих же.
— Хорошо, — словно следователь, продолжал допрашивать Грубер, — но как же вы попали в эту карету?
— Это, отец, довольно сложная и романтическая история…
— Расскажите!
— Я затрудняюсь.
— Расскажите мне, как вашему духовнику. Я вижу, что это необходимо, потому что для меня ясно, что тут кроется какой-то грех. Вы были вовлечены в грех?..
Старик Авакумов, несмотря на свою русскую фамилию, был католик, происходивший от давно переселившихся в Польшу и перешедших там в католичество предков. Он был женат тоже на католичке, и потому дочь его принадлежала к римской церкви и была одною из самых послушных овец стада, пасомого отцом Грубером.
— Ваша правда, — согласилась Драйпегова, — я была вовлечена в грех. Вы все знаете, отец. Этот доктор сопровождал меня в Митаву и обворожил меня… и вот, по возвращении оттуда, он, обворожив меня и не ответив мне на мое чувство, преступно отверг меня. Ведь это преступно с его стороны, отец?
— Преступно, конечно, преступно! — успокоил ее Грубер. — Дальше?
— Дальше я была в отчаянии. Я не знала, что мне делать… я была как в бреду…
— Нужно было прийти ко мне за советом; я не отказал бы вам в нем.
— Я стеснялась говорить с вами о таком деле, как любовь. Я решилась открыться старому, преданному моему отцу человеку…
— Кому?
— Старику Крохину…
— А-а! И что ж он?
— Он обещал устроить для меня свидание с доктором
— Так вас отвез в Финляндию сам Крохин?
— Да. Он же сделал так, что доктор приехал туда…
— Неужели он?
До сих пор Грубер был уверен, что доктор Герье приехал по его, Грубера, наущению.
— Да, по крайней мере, он мне сам сказал так, — подтвердила Драйпегова.
— Та-ак! — протянул Грубер, поняв наконец, но поздно, что одурачен.
Для него не было сомнения, чья это была проделка. Кроме того, Грубер знал уже из рассказов Иосифа Антоновича о том, что живший у Авакумова Крохин принадлежит к перфектибилистам… Это было их рук дело.
И отец Грубер должен был убедиться, что дочь графа Рене навсегда ускользнула от того, чтобы попасть во власть иезуитов.
LXXXIII
Доктор Герье вернулся домой от графа в угнетенном, приниженном состоянии духа. Он не чувствовал никогда так, как теперь, своего одиночества. Никого у него не было на свете, никого! Даже последний случайный, по совместному житью, приятель, художник Варгин, и тот исчез куда-то, почти бесследно. Доброй немки-хозяйки, Августы Карловны, и той не было…
Вспомнив про Августу Карловну, Герье невольно подумал о том, как же он встретится теперь с нею и какими глазами посмотрит на нее? С нею он поступил совсем неладно, украв у нее из кармана ключ, именно «украв» — другого слова нельзя было употребить тут. И потом, или, вернее, раньше, он подсыпал ей сонных порошков…
И вдруг доктора взяло сомнение: а какую дозу он всыпал ей и не слишком ли сильна была эта доза? Он был взволнован тогда и в волнении мог сделать промах.
Чтобы проверить себя, Герье поспешно схватился за свою аптечку и достал коробку с сонным порошком. Она оказалась полна, наравне с краями.
"Что ж это?" — ужаснулся Герье и взял другую коробку, с другим порошком.
Эта коробка с другим порошком была неполная: желая дать Августе Карловне снотворного, Герье ошибся коробкой и дал ей из другой, а в этой другой был не безвредный усыпляющий порошок, а яд — и яд, действовавший на организм человека очень сильно!..
— Господи, что я сделал, что я сделал! — стоном вырвалось у несчастного доктора, и он, схватившись за виски, опустил голову…
Злополучная поездка его имела, кроме неудачи, и более серьезные последствия теперь. Он, доктор, пал до того низко, что собственными руками отравил ни в чем, в сущности, не повинную старушку и сделал это преступление ради разыгравшейся в нем страсти!