Ищите женщину
Шрифт:
А Дима смеялся. Это, говорит, чтоб твои караси не дремали, да и мои не застаивались, больше о деле думали.
Рассказал Костя и о своем решении передать закрытый материал Наумову, поскольку вопрос наверняка ведь возник на уровне президентских служб. Дима, слушая, кивал. Ему известно. Был звонок от Наумова директору, а тот передал ему, что все в полном порядке, прокуратура оказалась снова на высоте и главный вопрос можно считать закрытым. Ну а остальные решения Коптев волен был принимать уже по своему усмотрению. Так что не волнуйтесь и работайте спокойно. Никто больше мешать не будет. Что же касается дальнейшего расследования, то у прокуратуры руки, как
И дальше состоялся уже диалог собственно по делу.
– Кто такой Джеймс Петри? – повторил Дима. Он поднялся из кресла в углу кабинета, где они сидели возле круглого столика, и пошел к своему рабочему. Там взял листок бумаги, который был, как видно, приготовлен заранее, – знал, о чем пойдет речь, – и вернулся к Косте. – Джеймс… Коротко. В семьдесят девятом – восемьдесят четвертом годах работал в Лэнгли, считался специалистом по России и странам Восточного блока. В начале восьмидесятых курировал эмигрантские организации выходцев главным образом из Советского Союза, был «засвечен» как один из организаторов диссидентских выступлений в Москве и Ленинграде. С середины восьмидесятых, то есть с момента прихода к власти Горбачева, переходит на дипломатическую работу. В Москве бывал трижды, последний раз – с прошлого года, когда получил назначение на пост консула в посольстве Соединенных Штатов. Что еще? Общителен, дружелюбен, здесь в сомнительных ситуациях не замечен, охотнее всего общается с правой оппозицией, с так называемыми младореформаторами. Возможно, это определенная дань воспоминаниям, когда нынешние председатели всевозможных фондов были еще студентами и практиковались в Соединенных Штатах.
– Документы, о которых шла речь и из-за чего, собственно, весь сыр-бор разгорелся, были изъяты, проще говоря украдены, у Михайлова не вчера, то есть во время посещения Штатов Кокориным. Все произошло гораздо раньше, однако эмиграцию ведь никто там не шерстил? Что, просто не знали, у кого, а Кокорин где-то прокололся, так? – спросил Костя.
– Нельзя исключить. А может быть, и сам Михайлов, обнаружив пропажу, не решился поднимать шум, чтобы не привлекать к себе внимания. И соображал, чем грозят ему такого рода пропажи.
– Но что же произошло здесь, у нас?
– Вероятно, еще там Кокорину объяснили, что за бомба заложена в документах, но объяснили исключительно из желания насолить Михайлову. Это были все-таки пожилые люди, а не политики! А уже дома Кокорин решил сделать свой бизнес. Но при этом долгое время был осторожен: искал покупателя, а мы об этом узнали в последнюю очередь. Причем, как я полагаю, с той стороны.
– У вас партнерство дошло уже до такой степени? – удивился Костя.
В отдельных случаях. И тут надо было помочь. Что мы и попытались сделать. Информация у нас была. Шла самая обыкновенная торговля, перемежаемая малоскрываемыми угрозами со стороны американца. Сейчас я уже могу тебе сказать, что Петри оказался в некотором роде «двойником». С ЦРУ, как, впрочем, и с нашей службой, ты знаешь, навсегда не расстаются. Вот и он, выполняя задание «своих», должен был одновременно действовать и от лица, к примеру, генералов, которые воплощают на деле элитарную психологию кажущейся вседозволенности. Вспомни нас самих, Костя. Только мы имели в виду мифическую мировую революцию под нашим флагом, а они вполне реальное имперское процветание, но только – под своим.
– Но ведь всякий имперский эгоизм во все времена кончался одинаково, – тактично заметил Костя.
– В конце концов – да. Но разве тебе очень хочется
– Но все-таки под контролем?
– Костя, есть вещи, которые я даже тебе раскрыть не могу. Но чтоб ты не подозревал меня в недружественном по отношению к тебе акте, скажу так: и да, и нет. Пэссив, Костя.
– Но тогда зачем же, передав нам, по сути, расследование, вы так жестко обложили нас? Какой смысл?
– Если бы ты мне этот вопрос задал, скажем, неделю назад, я бы тебе, возможно, ответил. Но сейчас он полностью утратил смысл. Зачем ворошить?
– Если я тебя правильно понял, Дима, то это говорит не в вашу пользу?
– Увы, Костя…
…– Можно, я догадаюсь? – спросил Турецкий.
– Попробуй, – улыбнулся Меркулов.
– Но ты не будешь сердиться, если я назову вещь своим именем?
– Если только подлинным.
– Они просрали уговор с американцами и, не надеясь на себя, решили использовать нас на всю катушку. И, мешая работать, опережая со своими дурацкими обысками, сидя на хвосте, по существу заставляли пахать на них же, но с еще большей злостью.
– А ведь он прав, Костя, – вклинился Грязнов. – Они же не стреляли, не угрожали явно. Хотя и не постеснялись бы, если б поступила команда. И вы знаете, братцы, я их, пожалуй, не виню: они ведь иначе уже и не могут…
– Мне тоже приходила эта мысль в голову, – сказал Меркулов. – Однако я отгонял ее как… слишком уж примитивную… Но меня заботило оружие, вот что…
– А пистолет, Дима? Ты же в курсе, что нам помог в этом смысле ваш Богаткин? Нас бы вы наверняка не допустили в свои катакомбы. Что случилось?
– Я в курсе. Богаткин получил санкцию.
– Он в нашей бригаде и, как один из ее руководителей, обладает полнотой информации по делу. Ну за исключением… ты понимаешь? Но то не по нашей инициативе. Наумов, по сути, сам определил рамки.
– Я думаю, что руководству полковника Богаткина этого будет вполне достаточно. Лишнее доказательство в пользу плодотворной совместной работы – на будущее. Что же касается собственно пистолета, предназначенного, как тебе известно, для спецподразделений, то по этому поводу я мог бы рассказать тебе старую байку про вора в собственном доме. Но она длинная, а ты, полагаю, хорошо ее знаешь. Что поделаешь, Костя, ведем расследование. Но я должен констатировать, что проделано было в высшей степени профессионально: одним ударом – две фигуры с доски. И с концами. Вы сумели вычислить – честь, как говорится, и хвала. Попробуйте достать. Наши партнеры – там – категорически открещиваются, считая, что убийство организовано по нашей инициативе. Мол, объекты ни до чего не договорились, вот и… Но мы не можем выходить по этому поводу на официальный уровень, а вы можете. Ты понимаешь, о чем я?
– Понимаю, – тяжко вздохнул Костя. – А между прочим, воры в собственном доме появляются, Дима, как подсказывает мне моя практика, тогда, когда в доме кончается порядок. Исчезает вера в свой дом.
– И во все его составляющие, как-то: уважение, любовь к ближнему своему, честность, трудолюбие…
– Можешь перечислить без зазрения совести все положенные заповеди – и ни в чем не ошибешься. Но я о другом. Значит, совсем плохи наши дела, Дима?
– Ты про вообще или только про свои? – хитро ушел от прямого ответа Коптев.