Ищите женщину!
Шрифт:
– Какая же из нее воспитательница? – продолжала пытку Варвара Яковлевна. – Да ее саму еще воспитывать и воспитывать.
– Что же она натворила? – спросил Григорий Иванович. Лицо его было освещено бледным и неверным светом телевизора, на экране которого детины с непомерными плечами плескались в воде, страдая и напрягаясь, хватали мяч и бросали его куда-то.
– Натворит! – бросила Варвара Яковлевна.
– Ну, это ты напрасно. – Пятаков понимал, что говорить этого не следует, но не мог промолчать.
– Что же она, по-твоему, красавица, умница? Ласточка-касаточка? – продолжала Варвара Яковлевна безжалостную провокацию.
– Может, и ласточка, –
Внешне ничего не изменилось в семье Пятаковых. Не возникло скандалов, обличений, не состоялось выяснения отношений. Варвара Яковлевна оказалась выше всего этого. Да и не было у нее оснований, чтобы произнести жесткое обличающее слово. А что касается перемен в ее внешности, Пятаков их не заметил, чем вызвал горькую, снисходительную улыбку своей жены – на другое она и не надеялась. Григорий Иванович чувствовал себя как разведчик в чужой стране, когда, казалось бы, все у него в порядке, все следы он заметает, все ему удается, но вот чувствует, шкурой чувствует опасность, но не может понять, чего нужно бояться, где ошибочный шаг, когда наступит его последний день. Он ощущал себя под неустанным вниманием мощной организации. Ни одно движение, слово, взгляд не проходили мимо внимания Варвары Яковлевны, и иногда прорывалось ее понимание мужа, и он начинал нервничать.
Однажды Варвара Яковлевна решила нанести пробный удар. Она вышла пораньше и сама забрала дочку из сада. Переброситься словцом с Татьяной Николаевной не было возможности, и она лишь внимательно и улыбчиво посмотрела на нее и вышла. В сквере на скамейке Варвара Яковлевна дождалась, когда все детишки были разобраны и Татьяна Николаевна смогла наконец уйти домой. Она шла из калитки сада быстрой молодой походкой, и ветер слегка развевал ее волосы, и сумка на ремне болталась легко и свободно, и сапожки ее могли показаться волнующими, если бы на скамейке сидела не Варвара Яковлевна, а Григорий Иванович. Но поскольку на скамейке сидела Варвара Яковлевна, то она подумала: сто тридцать отвалила, никак не меньше. Да еще, наверно, спекулянту двадцатку накинула. Воспитательнице нужно месяца полтора трудиться за такие сапожки.
– Татьяна Николаевна! – позвала Варвара Яковлевна. – Торопитесь?
– Да не так чтобы очень...
– Хотела с вами о Свете поговорить... Что-то она последнее время... Да вы присядьте... Так уж и быть, задержу вас на минутку... Знаете, Света так вас любит, чуть встанет, тут же начинает в сад собираться.
– Света – хорошая девочка, – несколько скованно ответила Татьяна Николаевна.
– Отцова любимица, – коварно заметила Варвара Яковлевна.
– Да, он часто приводит ее...
– А она только с ним и соглашается идти... Вся в отца.
– Это хорошо, девочки должны быть похожи на отцов.
На этом разговор вынужден был прерваться, потому что обе женщины одновременно увидели на дорожке торопящегося Пятакова – широким шагом шел он вдоль детского сада, вытягивая длинную свою мужскую шею, стараясь, похоже, увидеть кого-то за забором. В руке у Пятакова был деликатный сверток на тоненькой веревочке, обычно в такой упаковке носят подарки любимым существам.
– А вот и он, – сказала Варвара Яковлевна улыбчиво.
– Наверно, за Светой торопится, – предположила Татьяна Николаевна.
– Вообще-то он знает, что я должна ее забрать... Ведь у него сегодня какое-то собрание. Все думают, как им производительность труда
– Григорий Иванович! – громко произнесла Татьяна Николаевна. – Вы не нас ищете?
Пятаков обернулся, и возвышенное выражение его лица погасло, на нем остались одни лишь черты – нос, щеки, брови, глаза. Да, все это осталось, но вот одухотворенность и устремленность пропали.
– Вот вы где... А я уж подумал... – Он замолчал, потому что все было сказано, потому что больше нечего было сказать, потому что у него не было сил сказать еще что-либо.
Не замечали ли вы, дорогой читатель, за собой выдающихся дипломатических способностей? Конечно, замечали, и если уж откровенно, то вы уверены в том, что дипломатия самого высокого пошиба вам вполне под силу. И вот Варвара Яковлевна... Никогда не вела она серьезных переговоров ни с дружескими державами, ни с враждебными и, кроме стычек в очереди или в цехе, когда делились отпускные месяцы или праздничные ночные смены, не схватывалась она с противной стороной, отстаивая интересы государства. Однако даже этой практики ей вполне хватило бы для самых важных международных конференций.
Как вы думаете, что делает Варвара Яковлевна в сложившемся положении на скамейке у детского сада? Сделайте хоть десять попыток, все равно не угадаете. Бьет мужа по физиономии сумкой, в которой пять килограммов мороженой рыбы? Нет. Ни в коем случае. Молча поднимается и уходит, оставляя Пятакова с воспитательницей? Грубо. И потом, в этом проявится ее слабость, готовность смириться с поражением. Плачет и рыдает? Еще хуже. Подключает к разговору дочку? Совсем плохо. Не будем пытаться предугадать действия Варвары Яковлевны, поступим проще – дадим слово ей самой.
– Очень приятно было повидать вас, Татьяна Николаевна, – сказала Варвара Яковлевна, поднимаясь и беря Свету за руку. – До свидания. Зашли бы как-нибудь, чайку попьем, а? Света, помаши тете ручкой... Какая молодчина!
И Варвара Яковлевна с уверенностью гордого корабля, у которого белоснежные паруса наполнены ветром, направилась по дорожке к себе домой. Оставив за спиной Татьяну Николаевну, своего мужа Пятакова, сбежавшего с выдуманного собрания, и, самое главное, авоську с мерзлой рыбой на скамейке. Этим самым она обрекла всех на вынужденные действия.
Что делает Татьяна Николаевна? Грустно пожимает плечами, грустно смотрит на Григория Ивановича и, подавив вздох оскорбленности, уходит по дорожке в противоположную сторону.
Что делает Пятаков? Некоторое время смотрит вслед Татьяне Николаевне, и хотя душа его рвется вслед и трепещет, как привязанный за ногу петух, сам он молча берет мерзлую рыбу и плетется вслед за Варварой Яковлевной.
А вы говорите про дипломатические способности...
При этом заметьте, что Варвара Яковлевна выглядит совсем не так, как может показаться поспешному в выводах читателю. Она сделала дерзкий, но разумный шаг – бестрепетной рукой сняла со сберегательной книжки тысячу рублей и спокойно все эти деньги потратила на обновление своего гардероба. Поэтому совсем не удивительно, что, когда Пятаков догонял свою жену, он впервые увидел перемены. Светлый свободный плащ, яркая косынка, повязанная так, как ее могут повязывать исключительно на Елисейских Полях города Парижа, в руке роскошная кожаная сумка, какие можно было приобрести разве что в преддверии Московской Олимпиады, на ногах низкие сапожки, удобные, мягкие и довольно дорогие.