Ищу квартиру на Арбате
Шрифт:
«Но где же папа?» – Она бесконечно задает себе этот вопрос. Кто-то обнимает ее сзади, она узнает родной и любимый запах. Это папа, он не бросил ее. Он не умер. Какое счастье!
– Папа-папа, – прошептала она. – Прошу тебя, не уходи.
Катя с трудом открыла глаза. Ее лихорадило. «Нет, так продолжаться не может. Я больше не выдержу».
По рекомендации друзей Катя записалась на прием к молодому психологу Михаилу Лабковскому. «У него – большое будущее!» – вспомнила
– Можно войти? – она тихонько приоткрыла дверь.
– Нужно! – весело ответил ей приветливый человек с внимательным, спокойным взглядом.
Катя стеснительно замерла на пороге. Она ожидала увидеть будущее светило в белом халате и очках в толстой роговой оправе. Как должен выглядеть настоящий психолог, она не знала, но почему-то представляла его себе именно таким, и уж никак не привлекательным, подтянутым мужчиной в облегающей черной футболке и стильных джинсах.
– Что Вас привело ко мне? – спросил он вместо дежурного вопроса о самочувствии. – Присаживайтесь!
Катя села в удобное кресло и сложила руки на коленях.
– У меня все хорошо, – начала она заготовленную речь. – Хорошее образование, любимая работа…
– Скажите, Катя… Можно я буду Вас так называть? Почему в солнечный день Вы пришли ко мне в темном платье с глухим воротом?
– Мне кажется, оно мне идет.
– Несомненно, но что-то Вас гложет. Я же вижу. Цвет и фасон платья – это тоже сигнал, который Вы неосознанно посылаете миру. Вы же пришли за помощью.
Говорил он мягко, убедительно, но без улыбки, и все же Кате казалось, что внутренне он улыбается: понимающе и немного грустно.
Словно прорвав плотину, полились слова. Уже не сдерживая себя, Катя расплакалась, как маленькая девочка.
Судорожно всхлипывая и смахивая набегающие слезы, она рассказала ему, что может часами бродить по Арбату, что боится, когда бьется стекло, и ненавидит бордовые розы. От Лабковского она впервые услышала термин «панические атаки», которыми он объяснил сердцебиение, испарину и беспричинный ужас, испытываемые ею при звуке бьющегося стекла.
– Я не знаю, где мой отец, что с ним, почему он оставил нас с мамой и не помню, где я жила до расставания родителей. Ищу этот дом. Ищу квартиру на Арбате и не могу найти.
– У Вас есть родные?
– Конечно, бабушка и мама.
– Бабушка Вам ближе, чем мама?
– Да! Откуда Вы знаете?
– Вы сами только что это сказали. Может быть, Вам спросить у них?
Катя изумленно посмотрела на психолога. Разумеется, это было самое простое решение, но оно даже не приходило ей в голову. Она не ответила – не знала, как объяснить ему, а главное, самой себе, что мать давно стала для нее чужим человеком. Когда? Это воспоминание тоже терялось в глубинах памяти. Когда-то очень давно, в детстве.
– Я уверен, Вы найдете разгадку, –
Потом Катя не раз посещала Лабковского. Она жалела, что не может привести к нему мать, которая с возмущением и наотрез отказалась от услуг «психиатра».
Разговоры с психологом очень помогали Кате, после них она как бы примерялась со своим детством. В памяти всплывали картинки, разговоры и чаще всего разговор с бабушкой.
– Бабуль, почему я здесь? Где мама? Папа?
– Не волнуйся, все хорошо. Ты немножко приболела, и мама привезла тебя ко мне.
– Когда я поеду домой?
– Катенька, погости уж у бабушки, пожалуйста! Я вот тебе сырники приготовила.
– А когда мама придет?
– Она в санаторий поехала. На пару недель, а если понравится, так и на месяц.
– Значит папа придет!
– Пока ты болела, папа уехал.
– Куда?
– В командировку.
– А когда он вернется?
– Не знаю…
Та маленькая Катя легла в постель, отвернулась к стене и с головой накрылась одеялом.
– А как же сырники?
– Не хочу сырников! И вообще есть не буду, пока меня не заберут домой.
– Значит, умрешь с голоду?
– Так долго не заберут? – Катя рывком снова села на кровати.
– Долго. Ты теперь живешь со мной, и точка! – неожиданно резко сказала Анна Ионовна и поспешно прикрыла дверь в комнату, словно испугавшись саму себя: так с внучкой она еще не разговаривала.
К вечеру они с бабушкой помирились и сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, укрытые пледом. Перелистывали тяжелый альбом со старыми фотографиями. Катя гладила его бархатную обложку, похожую на бока плюшевых медведей, которые тоже почему-то переехали в Брюсов переулок вместе с ней, как будто и они заболели.
– А почему на фотографиях все коричневые?
– Раньше такие делали. Ах, как быстро жизнь прошла…
– Что ты, бабуль, ты у меня самая молодая. Меня даже подруга Лилька спросила: «Это твоя мама?» Не поверила, что бабушка. А потом говорит: «Красивая! На артистку похожа».
Анна Ионовна рассмеялась, обняла Катю и поцеловала в макушку.
– А это где?
– Это могила дедушки.
– Почему же на ней не по-русски написано?
– Это еврейское кладбище – в Малаховке, под Москвой. Мы же с тобой, маленькой, туда ездили. Забыла? Ах, как играл твой дедушка… Ой, заболталась совсем, я же бульон варю!
Когда Анна Ионовна вернулась в комнату, вытирая на ходу руки о передник, Катя все еще рассматривала фотографии.
– А здесь тебе сколько лет?
– Лет пять, наверное.