Исход чумы
Шрифт:
К горлу подкатил ком.
Максим рванул в знакомый подъезд, забежал на одном дыхании на третий этаж.
И вдруг остановился возле дверей, обитых черным дерматином. На последнем шаге, когда все было преодолено, все препятствия и испытания, Макс не мог сделать то, что должен был. Он не мог войти внутрь.
Пока он здесь, он был в неведении. Глаза не увидели того, что подтвердило бы его догадки, а значит, была еще надежда. Да, она умирает последней, и даже сейчас, когда
В какой-то момент парень даже подумал о том, чтобы просто развернуться и уйти. Так будет лучше. Нельзя убивать в душе последнюю надежду. Пусть будет. Пусть хотя бы она будет живой.
Пусть мысли возвращаются сюда, к этому дому и к этому порогу, раз от раза, чтобы успокаивать себя и убеждать – там не все так плохо, как кажется. Жившие там – ушли. Куда – неизвестно. Во спасение. Ушли, оставив какую-нибудь записку, клочок бумаги. Что-то типа «эвакуировались в центр» или «будем в Смоленцево». И тогда на душе будет спокойней.
Раз от раза придумывая новые версии того, что произошло там, за дверью, непременно только хорошее, оптимистичное, он, Максим, будет жить. Это единственное и будет придавать ему сил жить и идти дальше. И не сойти с ума.
А если он войдет… То все будет не так. Будет лишь чернота, непроглядная, страшная. И он больше не сможет из нее выбраться. Никогда. Все разрушится. И умрет надежда.
Максим плакал. Даже сам не заметил этого. Просто ронял горькие слезы, не мигая глядя на порог.
Дверь была открыта. Парень поднял дрожащую руку, положил ее на дерматин. Давно предлагал поменять его, но теща не хотела – нравилась ей эта обивка. Муж ее когда-то сам сделал, украсив специальными гвоздиками. Выглядело так себе. Тесть умер еще за два года до эпидемии, а менять обивку уже не захотели – какая-никакая память.
Макс не смог уйти. Обманывать себя – последнее дело. Да и в глубине души понимал, что это не поможет. Он должен увидеть правду. Пусть она будет горькой. Пусть потом будет тьма. Но он должен.
Максим толкнул дверь и вошел внутрь.
На полу в коридоре лежал Бублик – игрушечный мишка, которого Максим подарил дочке в пять лет.
Комок вновь подкатил к горлу. Дочь никогда не бросала его, всегда брала с собой: в кровать, когда ложилась спать, в поход, на дачу, в садик. Любила этого медведя.
А теперь он валялся в коридоре, грязный, пыльный, смотря на внезапного гостя черными пуговицами глаз с упреком, мол, чего так поздно пришел? Опоздал, братец. На три года опоздал.
Максим разрыдался. На этот раз во весь голос, не сдерживаясь. Схватил Бублика, отряхнул, положил на тумбочку.
Прошел
Не в силах находиться здесь, он все же прошел квартиру – от спальни до туалета, прошерстил все, заглянул даже в кладовку. Потом вышел в подъезд. Перед глазами все плыло.
Проваливаясь в туман, вывалился на улицу. Морозный воздух привел в чувство, а горсть снега, растертая по лицу, окончательно отогнала дурман.
Иначе и быть не могло. Чего он хотел, зная, что прошло три года? Город умер. Весь мир умер. А он, Макс, по какой-то злой шутке судьбы остался в живых.
Пора было возвращаться назад. Только вот куда – назад?
Макс не знал.
Но уйти из города хотел. Эти пустые дома давили на него, молчаливым упреком смотрели вслед.
Прочь! Прочь отсюда!
Парень побежал. Споткнулся о черный пакет, набитый словно кусками арматуры. На самом деле там была не арматура, гораздо более страшный груз там лежал.
Макс растянулся на снегу, больно ударился. Вставать сразу не стал. Снег холодил, выгоняя страх. А еще привлекло внимание одно окно.
Среди сотни других, черных и выбитых, оно было целым. И в нем горел свет…
– Кто это? – спросила Вика, глядя то на Аркадия, то на Андрея, то на Глеба.
– Чужак, – холодно произнес Андрей.
– Тринадцатый? – едва слышно выдохнула девушка, хотя и сама видела, что это не он.
– Нет. Какой-то бродяга.
– Зомбак? – спросил Глеб.
Каша покачал головой.
– Живой.
И отошел от окна. Вернулся уже с пистолетом. Протянул его Вике.
– Зачем? – удивилась та.
– Возьми, на всякий случай. Мы, – он кивнул на остальных, – сможем справиться с ним и без оружия.
– Справиться? – еще больше удивилась девушка. – Зачем с ним справляться?
Она повернулась к брату, но и тот был полон решимости прогнать незнакомца прочь. А то и больше.
– Вы что, с ума сошли?! Глеб! Очнись!
– Он может представлять опасность, – ледяным тоном произнес тот.
– Опасность? Как ты это определил? Просто потому, что раньше его здесь не видели? А если бы Каша тогда про нас так подумал – что мы можем представлять опасность? Что было бы тогда?
Этот вопрос заставил задуматься всех.
– Перестаньте в каждом видеть врагов! – почти закричала Вика.
И пошла к двери.
– Куда ты? – разом спросили Глеб и Каша.
– На улицу!