Исход. Как миграция изменяет наш мир

Copyright © 2013, Paul Collier

All rights reserved

За три года, прошедшие с написания «Исхода», исход и в самом деле случился. Приток людей, пытающихся попасть в Европу, привлек внимание общественности к теме миграции, а европейская политика показала свою путаность и неадекватность. В моем анализе того, какими могут быть ошибки миграционной политики, я размышлял о губительной фазе, которую я назвал «политикой паники». К сожалению, мы сейчас переживаем именно эту фазу.

Исход практически случайно был вызван односторонним решением канцлера Меркель разрешить сирийским беженцам, сумевшим добраться до Германии, остаться в ней. До этого согласованная европейская политика заключалась в том, что за нелегальных иммигрантов отвечала страна, в которую они сначала попали, –

как правило, Греция или Италия. В ответ на это решение многие сирийские беженцы покинули прилегающие страны, в которых они нашли убежище, и стали платить контрабандистам за то, чтобы те помогли им пересечь Средиземное море и добраться до Европы. Тысячи людей утонули, но еще больше смогли добраться до берегов Европы и начать непростой путь к немецкой границе. Воспользовавшись возможностью вновь открытых границ, многие молодые люди из бедных стран присоединились к походу на Германию.

Совпав с этим притоком мигрантов в Европу, террористические акты в Париже, совершённые мигрантами в первом и втором поколении, продемонстрировали реальность культурных различий. Россия уже столкнулась с этой реальностью. Не все такие различия следует уважать, а к некоторым нельзя быть терпимыми. Европе предстоит проделать большую работу по культурной интеграции мигрантов, которая только осложняется беспрецедентным масштабом миграции.

«Исход» может послужить основой для понимания этих проблем и выработки действенных политических ответов. В этой книге объясняется, почему происходит ускорение миграции и почему открытие европейских границ неизбежно должно было вызвать исход, который и произошел. В ней показывается взаимодействие между темпом иммиграции и интеграцией иммигрантов в общество.

«Исход» сейчас переводят чуть ли не на все европейские языки. Я надеюсь, что этот перевод на русский язык поможет российскому обществу прийти к чему-то лучшему, чем «политика паники».

Пол КоллиерОксфорд, декабрь 2015 года

ОН СМОТРИТ на меня сейчас, когда я пишу эти строки. Его звали Карл Хелленшмидт, и к моменту, когда был сделан снимок, он уже не был безденежным юным иммигрантом: у него имелись костюм, жена-англичанка и шесть маленьких детей. Он уверенно смотрит в объектив, не зная, что его семья вот-вот падет жертвой антииммигрантского расизма Первой мировой войны. Британии предстоит защищать цивилизацию от варваров-гуннов, а он – один из них. Цивилизация, приняв обличье нищеброда Джона Буля, включит Карла Хелленшмидта в свой сфабрикованный список вражеских агентов. Под покровом ночи цивилизованное стадо нападет на его лавку. Представитель цивилизации попытается задушить его жену. Сам он будет интернирован как враждебный иностранец; его жену добьет неизлечимая депрессия. Двенадцатилетний Карл Хелленшмидт-младший будет вынужден бросить школу, чтобы управлять лавкой. А затем, чуть больше двадцати лет спустя, новая война: Карл Хелленшмидт-младший переедет и сменит имя. Он станет Чарльзом Коллиером.

Многие из нас – потомки иммигрантов. Природный патриотизм сплошь и рядом оборачивается звериной жестокостью, погубившей мою семью. Однако такая реакция на иммиграцию не была повсеместной. В нынешнем году я случайно познакомился с человеком, чей отец принимал участие в том антигерманском погроме. Память о несправедливости, от которой пострадали ни в чем не повинные иммигранты, передавалась в его семье из поколения в поколение так же, как и в моей.

Мой дед переселился из нищей немецкой деревни Эрнсбах в самый процветавший на тот момент европейский город – Брэдфорд. Этот переезд – не только из одной страны в другую, но и из села в город – типичен для современной миграции из бедных стран в богатые. Однако юношеский дух авантюризма покинул деда, едва тот прибыл в Брэдфорд: он тут же направился в квартал, уже настолько переполненный немецкими иммигрантами, что его прозвали Маленькой Германией. Такое же отсутствие избыточного авантюризма характерно и для современных мигрантов. Сто лет спустя Брэдфорд перестал быть самым процветающим городом Европы: по воле судьбы сейчас в нем намного меньше процветания, чем в Эрнсбахе. Но он остается городом, куда прибывают иммигранты и где сохраняются трения. Единственный депутат британского парламента от партии «Уважение» – по сути, партии исламских экстремистов – был выбран иммигрантами в Брэдфорде. Сегодня среди иммигрантов действительно встречаются вражеские агенты: четверо из них, взорвав на себе бомбы, убили в Лондоне 57 человек. Иммигранты не только страдают от звериной жестокости, но и сами бывают на нее способны.

Настоящая книга

в какой-то мере продолжает мои исследования беднейших обществ – «нижнего миллиарда». Стремление людей к тому, чтобы перебраться из этих стран на богатый Запад, заключает в себе как профессиональный, так и личный аспект. Ответить на вопрос, идет ли исход иммигрантов на пользу или во вред тем, кто остается на родине, – задача сложная, но важная. Пусть речь идет о беднейших обществах в мире, однако иммиграционная политика западных стран оказывает на них не только неумышленное, но и мало кем осознаваемое воздействие. Мы как минимум должны представлять себе, как именно на этих обществах отражаются наши бездумные поступки. Кроме того, я вижу, как мои друзья разрываются перед своим долгом остаться дома и долгом использовать выпавшие им возможности.

Однако в то же время в моей книге критикуется преобладающее среди либеральных мыслителей – к которым принадлежу и я сам – мнение о том, что современные западные общества должны стремиться к постнациональному будущему. С учетом моих семейных обстоятельств следовало бы ожидать, что и я стану энтузиастом этой современной ортодоксии. При переходе границы мы предъявляем три разных паспорта: я – англичанин, Полин – голландка, выросшая в Италии, а Дэниэл, родившийся в США, с гордостью достает свой американский паспорт. Мои племянники – египтяне, их мать – ирландка. Эту книгу, как и предыдущие, я писал во Франции. Если в мире и существуют постнациональные семьи, то моя, несомненно, является одной из них.

Но что, если все будут такими? Допустим, международная миграция станет настолько обыденным явлением, что уничтожит смысл национальной идентичности, и общества действительно станут постнациональными. Насколько это важно? Думаю, что это очень важно. Образ жизни таких семей, как моя, опирается (и в потенциале паразитирует) на тех, кто сохраняет свои корни и тем самым поддерживает существование жизнеспособных обществ, из числа которых мы можем выбирать. В тех странах, которым посвящены мои исследования – мультикультурных африканских обществах, – со всей очевидностью проявляются неблагоприятные последствия слабо выраженной национальной идентичности. Такие отдельные великие вожди, как Джулиус Ньерере, первый президент Танзании, стремились к тому, чтобы их народы приобрели единую идентичность. Но разве национальная идентичность не вредна? Не приведет ли она нас снова к «антигуннским» погромам? Или того хуже: канцлер Ангела Меркель, выдающийся европейский лидер, высказывала опасения по поводу того, что возрождение национализма угрожает не только погромами, но и войной. Я осознаю, что защита ценности национальной идентичности должна сопровождаться убедительным опровержением этих страхов.

В еще большей степени, чем при работе над предыдущими книгами, опорой для меня служила международная армия исследователей. Некоторые из них – мои коллеги и партнеры в научных занятиях; других я даже никогда не встречал, но смог почерпнуть много ценного из их публикаций. Современная научная деятельность осуществляется усилиями многочисленных специалистов. Даже в рамках такой узкой сферы, как экономика миграции, исследования носят крайне специализированный характер. Для настоящей книги мне требовались ответы на три группы вопросов: Чем определяются решения мигрантов? Как миграция влияет на тех, кто остается на родине? Как она влияет на коренное население в странах, принимающих мигрантов? Существуют специалисты по каждому из этих вопросов. Однако чем дальше, тем отчетливее я понимал, что миграция – в первую очередь явление не экономическое, а социальное, и потому для специалистов-исследователей она превращается в ящик Пандоры. Преодоление разногласий между ними стало вопросом этики: какими нравственными критериями следует оценивать различные последствия миграции? В распоряжении экономистов имеется удобный этический приборчик под названием «утилитаризм». Он очень полезен при решении типичных задач, а потому стал стандартом. Однако применительно к такой проблеме, как этика миграции, он оказывается прискорбно неадекватным.

Вышедшая из-под моего пера книга представляет собой попытку обобщить результаты многочисленных специализированных исследований в сфере общественных наук и моральной философии. В рамках экономики я в первую очередь руководствовался работами таких авторов, как Джордж Акерлоф с его новаторскими идеями об идентичности и Фредерик Докье, тщательно изучивший миграционные процессы, а также дискуссией с Тони Венэйблсом, в ходе которой мы наряду с экономической географией обсуждали и ту модель, которая стала аналитической рабочей лошадкой для данной книги. В сфере социальной психологии я опирался на дискуссии с Ником Роулингсом и на работы Стивена Пинкера, Джонатана Хайдта, Дэниэла Канемана и Пола Зака. В сфере философии я многое почерпнул из дискуссий с Саймоном Сондерсом и Крисом Хукуэем, а также из работ Майкла Сэндела.