Исход. Том 1

Кинг Стивен

Что-то было положено в его руку. Ключ.

— Теперь это твое, Ллойд.

— Мое?

Флегг обхватил пальцы Ллойда и сомкнул их вокруг ключа… и Ллойд почувствовал, как предмет шевелится внутри его кулака, как он меняется. Хрипло всхлипнув, Ллойд раскрыл ладонь. Ключ исчез, а на его месте оказался черный камень с красной прожилкой. Он поднял камень вверх, переворачивая его то так, то этак. Камень превращался то в ключ, то в череп, а потом снова в окровавленный полузакрытый глаз.

— Мой, — сам себе ответил Ллойд. Теперь он уже без посторонней помощи сомкнул кулак, сильно сжимая камень.

— Может быть, нам стоит пообедать? — спросил Флегг — Сегодня ночью нам предстоит продолжительное путешествие.

— Обед, — произнес

Ллойд — Отлично.

— Нам нужно очень многое сделать, — счастливо сказал Флегг. — И нам нужно действовать очень быстро. — Они вместе направились к лестнице, мимо мертвых, лежащих в своих камерах. Когда Ллойд качнулся от слабости, Флегг поддержал его, схватив за руку. Ллойд взглянул в это усмехающееся лицо, и взгляд его выражал не просто благодарность. Он смотрел на Флегга с выражением еще не осознаваемой любви.

Глава 40

Ник Андрос забылся тревожным сном на диване в кабинете шерифа Бейкера. На нем были только плавки, все тело было мокрым от пота. Последнее, о чем он подумал, погружаясь в тяжелый сон, было то, что к утру он умрет: темноликий мужчина, постоянно преследующий его в ночных кошмарах, каким-то образом пробьет тончайший барьер сна и овладеет им.

Это было странно. Глаз, который Рей Бут погрузил во мрак, проболел два дня. Затем, на третий, чувство, что огромный кронциркуль вонзился ему в голову, поблекло и превратилось в тупую боль. Теперь этим глазом он видел только серое расплывчатое пятно, серую кляксу, в которой иногда двигались тени и формы, или казалось, что движутся. Но не поврежденный глаз убивал его; это делала огнестрельная рана в ноге. Он не продезинфицировал рану сразу. Боль в глазу была настолько сильной, что он не замечал ничего другого. Пуля задела правую ногу, оцарапав от бедра до колена; на следующий день он нащупал отверстие от пули в брюках с некоторым удивлением. А еще на следующий день, 30 июня, края раны покраснели и все мышцы ноги начали невыносимо болеть.

Ник, доковыляв до кабинета доктора Соумса, отыскал там бутылку с перекисью водорода. Он вылил содержимое бутылки на рану — она была длинной, около десяти дюймов. Это был именно тот случай, когда сарай закрывали на замок после кражи лошади. К тому времени уже вся правая нога ныла, как гниющий зуб, а под кожей Ник видел предательские красные кровяные линии, отходящие от присохшей сверху раны и несущие с собой яд. Первого июля он снова отправился в кабинет доктора Соумса и перерыл весь шкафчик с медикаментами в поисках пенициллина. Отыскав упаковку, после мгновенного колебания он проглотил содержимое двух упаковок. Ник прекрасно понимал, что умрет, если его тело отвергнет пенициллин, но подумал, что альтернативой может стать еще более ужасная смерть. Инфекция прогрессировала. Пенициллин не убил его, но и заметного улучшения также не последовало.

Вчера к полудню у него поднялась температура, к тому же он подозревал, что бредил. У Ника было много еды, но есть абсолютно не хотелось; единственное, чего он хотел, это пить стакан за стаканом чистую воду из холодильника, стоящего в кабинете шерифа. Вся вода была почти выпита, когда он заснул (или потерял сознание) вчера вечером. Ник не представлял, где сможет достать еще воды. Но, пребывая в состоянии лихорадки и бреда, он не слишком беспокоился об этом. Очень скоро он умрет, и больше ни о чем не нужно будет беспокоиться. Ник не сходил с ума при мысли о смерти, но сама идея, что он перестанет ощущать боль и беспокойство, несла в себе огромное облегчение. Нога болела, горела и ныла.

Сон его в дни и ночи после убийства Рея Бута вовсе перестал походить на сон. Его сновидения превратились в какое-то наваждение. Казалось, все, кого он когда-либо знал в своей жизни, вернулись под занавес. Руди Спаркмен, указывающий на белый лист бумаги: «Ты как пустая страница». Его мать, барабанящая подушечками пальцев по линиям и кружочкам на другом листе бумаги: «Здесь написано Ник Андрос, милый. Это ты». Джейн Бейкер, уткнувшая лицо в подушки и всхлипывающая: «Джонни,

мой бедный Джонни». В его снах доктор Соумс снова и снова просил Джона Бейкера снять рубашку, и снова и снова Рей Бут повторял: «Держите его… я сровняю его с землей… сосунок ударил меня… держите его». В отличие от других снов, когда-либо виденных им, Нику не нужно было читать в них по губам. Он мог слышать, что говорят люди. Сны эти были потрясающе яркими и живыми. Они бледнели, когда боль в ноге выносила его на поверхность и приближала к пробуждению. Затем, когда он снова погружался в сон, возникала новая сцена. В ней участвовали люди, которых он никогда ранее не видел в своих снах, и это были сны, которые Ник, просыпаясь, помнил наиболее отчетливо.

Он находился где-то на высоком месте. Внизу перед ним, как рельефная карта, простиралась земля. Это была пустыня, а над ней необычайно ярко и четко сияли звезды. Рядом с ним находился мужчина… нет, не человек, но очертания человека. Как будто фигура была вырезана из ткани реальности, а то, что действительно стояло рядом с ним, было негативом мужчины, черной дырой в облике человека. И голос этой формы шепчет: «Все, что ты видишь, будет твоим, если ты падешь на колени и поклонишься мне». Ник качает головой, желая отойти подальше от края провала, опасаясь, что фигура может протянуть свои черные руки и столкнуть его вниз.

«Почему ты не говоришь? Почему ты просто качаешь головой?»

И во сне Ник делает жест, который он проделывал столько раз в реальном мире: накладывает пальцы на губы, а затем ладонь на шею… и вдруг слышит, что говорит чистым, очень красивым голосом: «Я не могу говорить, я глухонемой».

«Но ты можешь. Если захочешь».

Ник протягивает руку, чтобы прикоснуться к этой фигуре, страх его, ослабленный изумлением, моментально исчезает, и его охватывает невыразимая радость. Но когда его рука касается плеча фигуры, оно сказывается ледяным, настолько ледяным, что, как кажется Нику, он сейчас растопит эту фигуру. Он отдергивает руку, но к пальцам уже успели пристать кристаллы льда. И вот это пришло к нему. Он слышал. Голос темной фигуры; отдаленный крик ночной птицы; бесконечное стенание ветра. От изумления он снова онемел. Ему открылись новые измерения этого мира, по которым он никогда не тосковал, потому что они были ему не известны, и теперь все это обрушилось на него. Он слышал звуки. Ему казалось, что он и без объяснений знает предназначение каждого из них. Они были прекрасны. Чарующие звуки. Он пробежал пальцами по своей сорочке, восхищенно прислушиваясь к шелесту хлопка под пальцами.

Затем темный человек поворачивается к нему, и Ник ужасно пугается. Это существо, кем бы оно ни было, никогда не делает чудес просто так.

— Если ты станешь на колени и поклонишься мне.

И Ник закрывает лицо руками, потому что он желает все то, что эта черная человекоподобная тень показала ему с этого высокого места в пустыне: города, женщин, сокровища, власть. Но больше всего на свете он желает слышать шорох своей сорочки, когда проводит по ней пальцами, тиканье часов в пустом доме ночью, таинственный шепот дождя.

Но слово, которое он сказал, было: «Нет», а затем его снова охватил ледяной холод, и его толкают, и он летит вниз, беззвучно крича, проваливаясь сквозь эти облачные глубины, падая в запах…

… кукурузы?

Да, кукурузы. Это был уже другой сон, они переплелись, сливаясь в один, и между ними трудно было провести границу. Он находился в поле, среди зеленеющей кукурузы, пахло летней землей, навозом, зеленью. Он поднимается на ноги и начинает идти сквозь заросли кукурузы, внезапно останавливаясь, когда вдруг понимает, что слышит мягкий шелест стеблей, июльского ветерка, гуляющего по полю… и что-то еще.