Исход. Том 1
Шрифт:
Франни попыталась заговорить, но не смогла вымолвить и слова.
— Думаю, нам следует разбудить остальных двоих, — отсутствующим тоном произнес Стью. Он потер щеку, заросшую щетиной. Франни еще помнила ее прикосновение к своей щеке, когда обнимала его. Стью смущенно повернулся к ней.
— Когда же это закончится?
Франни мягко ответила:
— Думаю, это не закончится никогда.
Они смотрели на занимающуюся зарю.
Из дневника Франни Голдсмит
12 июля 1990 г.
Сегодня вечером мы остановились где-то западнее Гилдерленда,
Не думаю, что Гарольд вообще предложил бы такое. Известно, какой он. Его несколько оттолкнуло (думаю, и Глена тоже) огромное количество оружия, включая два автомата. Но вообще-то Гарольду просто хотелось затянуть свою старую песню… должен же он сделать заметным свое присутствие.
Думаю, я исписала уже достаточно страниц о ПСИХОЛОГИИ ГАРОЛЬДА, и если ты, дневник, не поймешь его сейчас, то не поймешь уже никогда. Под его чванством, самодовольством и напыщенной высокопарной речью скрывается маленький беззащитный мальчишка. Он никак не может поверить, что все действительно изменилось. Часть его — большая часть, я думаю, — продолжает верить, что все его школьные мучители в один прекрасный день восстанут из своих могил и снова начнут обстреливать его из рогаток или называть Чокнутый Лаудер, как делала его Эми. Иногда мне кажется, что для него было бы лучше (как, возможно, и для меня), если бы мы не встречались в Оганквите. Я часть его старой жизни, когда-то я была лучшей подругой его сестры, и так далее и так далее. Так вот каков итог наших сложных и натянутых отношений с Гарольдом: это может показаться странным, но, зная то, что я знаю теперь, я выбрала бы в друзья Гарольда, а не Эми, которая была просто помешана на упакованных мальчиках в шикарных машинах и которая была (прости меня, Господи, за то, что я говорю нелицеприятные вещи о мертвых, но это правда) самым великим снобом из Оганквита, каким может быть только постоянный житель заштатного городка. По-своему Гарольд хладнокровен и рассудителен. Но только тоща, когда он не концентрирует всю свою ментальную энергию на том, чтобы показать себя во всей красе. Но, видишь ли, Гарольд никогда не поверит, что кто-то может считать его рассудительным. В какой-то своей части он всегда был таким упрямым консерватором. Он решил привнести все свои проблемы в этот не такой уж радостный новый мир. С таким же успехом он мог бы упаковать свои неприятности в рюкзак вместе с теми шоколадными конфетами, которые он так любит.
О Гарольд, я просто не знаю.
Не забыть: Попугаи Жиллетти. «Пожалуйста, не давите Очаровашку». Тампаксы… изобретенные женщиной-гинекологом. «Ночь Живой Смерти». Бр-р-р! Этот последний из хитов. Все, конец.
14 июля 1990 г.
Сегодня за завтраком мы очень долго и спокойно разговаривали о наших снах, возможно, задержавшись на этом намного дольше, чем следовало. Мы севернее Батавии, в штате Нью-Йорк.
Вчера Гарольд очень робко и неуверенно (для него) предложил нам начать принимать веронал в очень малых дозах и посмотреть, не сможем ли мы таким образом «прервать цикл ночных кошмаров», как он выразился. Я поддержала его идею, чтобы никто не заподозрил, что со мной что-то не так, но я решила припрятывать свою дозу, потому что не знала, как это может повлиять на моего Одинокого Скитальца (надеюсь, что он Одинокий, но уверена, что смогу выдержать и двойню).
Когда
— Знаете, — сказал он, — такие вещи не подлежат слишком долгому обдумыванию. Потому что нам всем станет казаться, что мы Моисеи и Иосифы, принимающие телефонные звонки от самого Господа Бога.
— Этот темный человек определенно звонит не из рая, — возразил Стью. — Если это и междугородный звонок, то звонят нам из места, находящегося гораздо ниже.
— Стью таким образом намекает, что Старый Шельмец следит за нами, — сказала я.
— Это такое же хорошее объяснение, как и все остальные, — заметил Глен. Все мы посмотрели на него. — Что ж, — продолжил он несколько оборонительно, как мне показалось, — если посмотреть на это с точки зрения самосохранения, то вполне правдоподобно, что мы являемся связующей нитью в борьбе между адом и раем, ведь так? Если бы после этой эпидемии гриппа выжили только последователи Иисуса, жизнь стала бы слишком приторной.
Марк расхохотался до слез. Я не совсем поняла смысл сказанного, но решила держать рот на замке.
— Что ж, я считаю, что вся эта проблема смешна до дикости, — вмешался Гарольд. — Все вы просто помешались на Эдгаре Кейтце и переселении душ.
Он произнес фамилию ясновидца не совсем правильно и, когда я поправила его, окинул меня своим ПРОТИВНЫМ ВЫСОКОМЕРНЫМ ВЗГЛЯДОМ ГАРОЛЬДА.
Кто-кто, а Гарольд не относится к тому типу людей, которые расточают свои благодарности, когда поправляют их небольшие ошибки, дневник!
— Когда происходит нечто паранормальное, — сказал Глен, — то единственное объяснение, которое более или менее подходит в данной ситуации и содержит внутреннюю логику, относится только к неософии. Именно поэтому психология и религия всегда шли рука об руку, вплоть до настоящего времени с его химерами.
Гарольд заворчал, но Глен продолжал развивать свою мысль:
— Лично я считаю, что человеческая психика… настолько неотделимая наша часть, что мы очень редко обращаем внимание на нее. Талант заключается в самосохранении, и он бережет себя от того, чтобы быть замеченным.
— Почему? — спросила я.
— Потому что это отрицательный фактор, Фран. Кто-нибудь из вас читал Джеймса Д. JI. Стаунтона, его исследование железнодорожных и авиационных катастроф, написанное еще в 1958 году? Впервые эта работа была опубликована в «Джорнэл оф социолоджи», но газеты часто публиковали выдержки оттуда.
Все мы отрицательно покачали головами.
— А следовало бы почитать, — заметил он. — Джеймс Стаунтон был, как называли его мои студенты двадцать лет назад, «очень башковитым» — прекрасно образованным социологом, изучавшим оккультизм в качестве хобби. Он написал огромное количество статей по этим вопросам, прежде чем перешел в потусторонний мир, чтобы самому убедиться в правильности своих исследований и выводов.
Гарольд фыркнул, но Стью и Марк улыбались. Боюсь, что и я тоже.
— Ну так расскажите нам о самолетах и поездах, — попросила Пери.
— Стаунтон обобщил статистику более пятидесяти авиакатастроф, начиная с 1925 года и более двухсот железнодорожных крушений начиная с 1900 года. Он ввел все данные в компьютер. В основном он устанавливал соотношение трех факторов: количество людей, вовлеченных в катастрофу, число убитых и вместимость транспортного средства.
— Не понимаю, что он хотел этим доказать, — произнес Стью.
— Чтобы понять это, вы должны усвоить, что он ввел и вторую серию цифр в компьютер — на этот раз уже равное количество самолетов и поездов, которые не попали в катастрофу.