Исход. Том 2
Шрифт:
Том сказал:
— Но это не одно и то же. — Однако он так и светился от удовольствия.
— Одно и то же, — сказал Стью серьезно.
— Ну…
— Давай, открывай свои подарки. Посмотри, что Санта-Клаус принес тебе. Я слышал скрип его санок ночью. Думаю, грипп не добрался до Северного полюса.
— Ты слышал его? — Том внимательно посмотрел на Стью, пытаясь понять, не шутит ли тот.
— Ну, я что-то слышал.
Том взял первую коробку и осторожно развернул упаковку — электронный автомобильчик с комплектом различных приспособлений и запасом батареек на целых два года,
— А ну-ка, опробуй его в действии, — предложил Стью.
— Нет, я хочу посмотреть остальное.
В другой коробке лежал свитер с изображением лыжника, стоявшего на вершине и опиравшегося на лыжные палки.
— Тут написано: «Я ПОКОРИЛ ПЕРЕВАЛ ЛАВЛЕНД», — сказал Стью — Мы этого еще не сделали, но это произойдет очень скоро.
Том быстро сбросил парку, надел свитер, затем снова парку.
— Здорово! Здорово, Стью!
В последней коробке, самой маленькой, был простой серебряный медальон на изящной серебряной цепочке. Тому изображение на медальоне показалось цифрой 8, лежащей на боку. Удивленный и растерянный, он смотрел на нее.
— Что это, Стью?
— Это греческий символ. Я помню его по познавательной программе «Бен Кейзи». Он означает бесконечность, Том. Вечность. — Стью потянулся к руке Тома, держащей медальон. — Я думаю, мы доберемся до Боулдера, Томми. Думаю, это было предначертано нам с самого начала. Мне хотелось бы, чтобы ты всегда носил его, если, конечно, не возражаешь. И если тебе когда-нибудь понадобится помощь, посмотри на него и вспомни Стью Редмена. Хорошо?
— Бесконечность, — задумчиво произнес Том.
Он надел медальон на шею.
— Я запомню это, — сказал он. — Том Каллен запомнит это.
— Черт! Чуть не забыл! — Стью кинулся к своей палатке и принес еще один сверток. — С Рождеством, Кин! Дай-ка я открою тебе вот это. — Он раскрыл пачку собачьих галет. Стью положил парочку на снег, и Кин с превеликим удовольствием проглотил их. Затем подошел к Стью и с надеждой помахал хвостом.
— Остальное позже, — сказал ему Стью, убирая коробку в карман. — Манеры — самое главное во всем, что ты делаешь, как сказал бы… сказал бы Плешивый. — Последние слова Стью произнес хриплым голосом, слезы навернулись ему на глаза. Внезапно он затосковал по Глену, Ларри, Ральфу в его вечно сдвинутой назад шляпе. Внезапно он затосковал по ним, по тем, кто ушел, ему ужасно недоставало их. Матушка Абигайль сказала, что еще прольются реки крови, пока все это закончится, и она оказалась права. В глубине души Стью Редмен обвинял ее и благословлял одновременно.
— Стью? Что-то случилось?
— Нет, Томми, все в порядке. — Стью порывисто обнял Тома, тот ответил ему тем же. — Веселого Рождества, старина.
Том, в голосе которого звенело сомнение, спросил:
— Можно мне спеть песню?
— Конечно, если хочешь.
Стью почти с уверенностью ожидал услышать «Веселые колокольчики» или «Снеговик», исполненные голосом ребенка, которому медведь наступил на ухо. Но очень приятный тенор запел фрагмент «Первый Ноэль».
— Первый Ноэль… — Голос Тома разносился над белой
Стью присоединился к пению, голос у него был не так хорош, но в паре с Томом они составили неплохой дуэт, и проникновенные слова старого гимна раздавались в кафедральном соборе святой тишины рождественского yтpa:
— Ноэль, Ноэль, Ноэль, Ноэль… Христос родился… Израэль…
— Это все, что я помню, — виновато сказал Том, когда эхо их голосов замерло вдали.
— Все отлично, — успокоил его Стью. Снова подступили слезы, но это выбило бы его из колеи и расстроило бы Тома, поэтому Стью подавил их. — Ну, нам пора. Мы теряем время.
— Конечно — Том взглянул на Стью, собиравшего вещи. — Это самое лучшее Рождество в моей жизни, Стью.
— Я очень рад, Томми.
И вскоре они снова были в пути, направляясь все выше в горы, на восток, под холодным солнцем рождественского дня.
Они разбили лагерь рядом с перевалом Лавленд, почти в двенадцати тысячах футов над уровнем моря. Температура упала до двадцати градусов ниже нуля. Без устали метался ветер, холодный, как острое лезвие кухонного ножа, а в темных провалах зимнего ущелья выли волки — до них, казалось, было рукой подать. Стью не покидало ощущение, будто весь мир внизу был одной гигантской могилой.
Под утро, едва стало светать, они проснулись от собачьего лая. С ружьем в руке Стью отогнул полог палатки. Впервые волки подошли так близко. Они выбрались из своих убежищ и окружили лагерь. Теперь они не выли, лишь смотрели на хрупкое пристанище людей. Глаза их злобно сверкали, казалось, они угрожающе ухмыляются.
Стью выстрелил шесть раз, отпугивая стаю. Один из волков, подпрыгнув, рухнул серой грудой. Кин подбежал к убитому волку, обнюхал, задрал лапу и пустил струю.
— А волки до сих пор его, — медленно проговорил Том. — И всегда будут на его стороне.
Казалось, Том все еще находился в полусне. Взгляд его был затуманенным, отстраненным. У Стью мелькнула догадка: Том снова впал в состояние легкого транса.
— Том… он умер? Тебе это известно?
— Он никогда не умирает, — ответил Том. — Он живет в волках, да. В воронах. Гремучих змеях. В тени совы в полночь и в скорпионе в полдень. Вместе с летучими мышами он висит вниз головой в мрачных, темных местах. И так же, как они, слеп.
— Он вернется? — напряженно спросил Стью. Внутри у него все похолодело.
Том не ответил.
— Томми…
— Том спит. Он пошел смотреть на слона.
— Том, ты видишь Боулдер?
Над сверкающими безмолвной непорочной белизной вершинами гор тонкой светлой полосой занималась заря.
— Да. Они ждут. Ждут какого-то слова. Ждут весны. В Боулдере все спокойно.
— Ты видишь Франни?
Лицо Тома просветлело.
— Франни, да. Она такая толстая. Думаю, она ждет ребенка. Она живет теперь вместе с Люси Суэнн. Люси тоже ждет ребенка. Но Франни родит первой. Если… — Том помрачнел.