Исиза Тан Бул
Шрифт:
Жизнь у неё была напряжённая, заполненная светскими обязанностями – обязанностями праздными и обременительными. Известно, как много сил отнимает у знатной женщины одна лишь культура и известно, насколько соблюдение лишь внешней её формы губит жизнь чувств. Холодная пустота сердца незаметно для сознания становится не такой уж и печальной привычкой души. Этот естественный феномен женской аристократичности – дамской её жизни – удачно сочетался со званием супруги Владыки Надзора22.
Ритуал Тейи у туалетного стола всегда притязателен, независимо от того, должен ли он был подогревать желание супруга или являлся самоцелью общественного долга. Благодаря высшей школе искусно использовались помады, кисточки и снадобья. Жрице делались
Знала она и визиты подруг, к которым она отправлялась на носилках-лектике, если не принимала их у себя. Были ещё службы при богине Тиннит Пене Баал, к чьей свите принадлежала Тейя. Она носила опахало над живым изваянием Тиннит окутанной чёрными крыльями голубки и восседавшей на носилках-селле. Тейя была обязана участвовать в ночных праздниках на заливе устраиваемой этой зачинательницей Эшмуна, пышные красоты которых погружались в искристые краски цветных факелов. На праздниках, её благочестиво-почётная обязанность, её аристократический лоск, приобретала жреческий оттенок, придававший надменно-строгое выражение её широкому глазу. Эти обязанности, вытекавшие из её принадлежности к храму Тиннит, и её положение наложницы Эшмуна подтверждали в ней Подругу Царицы. И такая сторона её жизни усиливала в ней холодность высокой женщины и закрывало её сердце от мягких и тёплых мечтаний. Воздействие этой должности на неё непосредственно давало ей её замужество, которое такое воздействие требовало.
Гарему Гет Бел Ра Амона было чуждо плотское воздержание, а значит воздержание было чуждо и природе Аштарет, чьими воплощениями были Тейя и её подруги. Тейя Ань Нетери являлась наставницей мужского и женского гаремов и как нам известно, она была обручённой женщиной – супругой погибшего Гай Мельгарда Барки. Состоял хор гаремов из обручённых женщин и мужчин-овнов – посвящённых скопцов, подаривших Тиннит-Аштарет – на весеннее рождество – своё семя. Тейя умела внушить о себе представление обществу, которое – в свою очередь – помогало ей сохранить красивым голосом и танцевальным мастерством положение высокой наставницы. Это было дело, заявлявшее о себе всему миру и смыслом её жизни доставлявшее ей те сверхутешительные возмещения, которых требовали душевные её глубины.
Тейя была элегантной женщиной чьи силы забирались требовательной цивилизацией и была храмовой собственностью – предметом. Так и жила она праведной женой Владыки Надзора – Гай Мельгарда Барки, благоухоженная и носимая на руках безопасными овнами – укреплённая в личном довольстве всеобщим коленопреклонным уважением. Неверно было бы считать эту историю дикой областью, то, что совершенно неведомо нашей яви и начисто заштриховано от нас, теперь познаётся умами этой историей. Ведь путь к этой области знаний проницаем и от того познаваем. Путь уверенно проходит через пространство души, что доказывает наше смущение, мысль и тревога, охватившие нас для пробуждения. Познав историю нам снится сон действительности. С тех пор, как вы, благочестивый читатель, впервые познали эту госпожу, когда она проплывала на золотых носилках, вы изменились с точки зрения познания к лучшему, о чём никак не заметил бы в себе тот, кто видел её в те годы непрерывно.
С другой стороны, гибель Гай Мельгарда Барки вышла из её пригожести, она стала сурова и суровость её, сохраняла общую обаятельность, и решительно обратила свою силу в одном направлении – в направлении расширения территорий. И при этом она возвысилась до Владыки Надзора, сидя на поставце трона, теперь одиноко, но с дочерью Исизой. Красота её вобрала кое-что от матери, особенно когда она по-матерински прищуривала глаз – это глаз матери, а лицо – при
Фаворит перед покоем женщины – нужно представить его в белой одежде для сна: то было нижнее платье с короткими рукавами, оставлявшими открытыми руки. Он не прятал курчавых волос, голова была не покрыта ночной шапочкой, они спадали равномерной частоты прядями, а у затылка – меняя свою фактуру – волосы падали к плечам мелкими завитками, набегающими один на другой. На шее широкая из золота цепь, на которой висел защитный скарабей. Лицо его в эту минуту оказывалось изменено иератической картинностью, достигнутой искусными приёмами, которые он использовал в своём туалете – это симметричное подведение финифтью бровей и вытягивание линии верхних ресниц к вискам. С таким лицом – кастрированый овен – стоял он в её храме, таким видела фаворита Тейя сейчас у своего покоя и таким он появлялся в гареме. Он умел согреть сердце Тейи.
Тьму разрезала лампа Богомола и нужны были заушательские указания карлика, чтобы у Тейи шире открылся глаз на него. Что же, Тейя хотела понимать карлика, если она глядела на Богомола строго, то это ей казалось достаточным оправданием того, что она вообще глядела на него. При этом она не замечала, что от строгости, с которой она глядела на слугу, постепенно ничего не оставалось, а оставшееся любопытство заслуживало уже другого счастливого имени. Тейя, своим вниманием, убеждала маленького Богомола, что её очень интересует его существо раболепия. Она чувствовала, что обязана проявлять этот интерес к маленькому в силу своей слитности с Величеством Исиды.
Богомол помогал ей сейчас оправдывать удовольствие, доставляемое ей этим посещением, которое она называла заботой и обязанностью. В эту минуту Тейя собиралась с мыслями. У задней стены залы сидела служанка с сильно намасленными волосами, она обязана была сопровождать мысли Тейи тихой игрой на лютне. Женщина была убеждена, что должна подумать, вопреки настоянию фаворита и просительной выспренности Богомола, допустить ли Амономаха на ночь под большой навес ложа. Из-за важности такого вопроса она только радовалась этому размышлению зная, что радость её вызвана тем, что ей – Исиде, предстоит вновь любить фаворита. Не удивлялась Тейя и тому, что с радостью ждала любовного вожделения, которое она должна была дождаться от супруга. Её ротик улыбался, когда видела, как смиренно гаснет под веками взгляд мужчины встретившись со строгостью её взгляда. Она полагала, что этого уже достаточно. Но тут ум предостерегал её указывая, что искусственный строй жизни её грозит рухнуть, но она объясняла себе с лицемерно преувеличенной беззаботностью, что не понимает таких опасений. Ведь теперь она была призвана расширить путь авантюр, с которыми – чего бы это ни стоило – хотела она идти. Могла ли она спохватиться, протрезветь, опомниться прежде, чем станет поздно? Могла ли она сама опознать опасность, которую не стремилась предотвратить? Было ли в её сознании предположение, что человеку, в сущности, важнее всего сохранить от потрясений собственный уклад жизни, создаваемый с великим искусством и большой тщательностью? А может она уже понимала, что мир и покой строится только беспокойным способом! Не перечислить всех примеров свидетельствующих, что человечество стремится к своему миру, не испытывая ни малейшей благодарности к тому, кто своими авантюрами, кровью, войной хотел его покой уберечь.
Облекать истории древности в слова и рассказывать их невозможно, но важна не сама суть историй – её можно выразить, а важен её аромат и флюид: счастье пережитой ими современности, которым та современность была пропитана, и которым я наполняю вашу душу «сновидца» долгое время спустя. В этом повествовании «сну» принадлежит решающая роль: задача «сна» поведать вам пережитое кровавым созиданием, как бы не удовлетворяла народы каждая такая попытка созидания!
Глава – 4