Искатель, 2013 №2
Шрифт:
Значит, не совсем потерянный человек. Почему же скрывает напарника?
Берусь за телефон, набираю номер Наумова. В трубке долгие гудки. Наконец слышится щелчок и приглушенный от одышки голос Сергея.
— Здесь Наумов. Слушаю вас…
— Привет, Сережа! Что так загнанно?
— A-а, это ты, Владик… Дай дух перевести… Задержанного доставляли. Так вырывался — насилу с Громовым управились. Иду по коридору — слышу звонок в кабинете. Пока открывал дверь, пока к столу бежал…
— Запрос о Пикулине сделал?
— Да.
— Ну и как? Что ответила колония?
— Жив-здоров. На месте.
— Это далеко?
— Да километров сорок. В Прибрежном… Уж не хочешь ли ты скатать к нему?
— Угадал. Хочу. Очень личность для меня интересная. Поговорить надо.
— Есть что-нибудь новенькое по делу?
— Да. Ладыгиных повидал. Убежден теперь: в лесопарке и в «Бирюзе» стрелял один и тот же человек — Эдик.
— Что же Пикулин молчал о нем, как рыба?
— Вот и надо выяснить.
— Когда думаешь ехать?
— При первой возможности.
— Ну-ну… Желаю успеха.
— Салют!
Я кладу трубку, задумываюсь. Почему смолчал Пикулин? Из чувства товарищества? Из страха перед ним? Так ведь Пикулин — спортсмен. Боксер!..
Да, да… Боксер… А как личность? Что он за человек, кто скажет? Кто знает его лучше — мастер? Тренер? Надо бы встретиться с ними. В деле-то Пикулина о них — ни строчки.
Эх, Соловьев, Соловьев! Как же ты мог обойти их вниманием?
Я гляжу на часы. Время уже позднее. Пора двигаться к дому.
А дома, после ужина, Лена стучит в мою дверь:
— Можно?
— Конечно, заходи!
Лена проскальзывает в комнату, и я с удивлением замечаю в ее руках гитару.
— Вот, играй на здоровье.
Гитара на вид совсем новая. Даже струны не натянуты.
— Где ты взяла?
Лена отводит глаза и как-то чересчур беспечно отвечает:
— У подруги выпросила. Все равно валялась без дела. Так что владей и отводи душу.
Лена, Лена!.. Вчера она неожиданно умчалась в Москву. Это же она за гитарой ездила! Сердце мое переполняется нежностью.
— Спасибо, — говорю. — Спасибо за царский подарок. И как хорошо, что у тебя такая отзывчивая подруга. Передай ей, пожалуйста, что отныне и я буду ее самым верным и преданным другом.
Лена вскидывает брови, долго смотрит на меня, стараясь понять, шучу я или говорю серьезно. По-видимому, истинный смысл моих слов доходит до нее, потому что лицо ее вспыхивает от смущения, и она торопливо отвечает:
— Хорошо, хорошо, передам… А ты сыграй мне что-нибудь.
— Прямо сейчас?
— Если не занят, конечно.
Я настраиваю гитару, тихонько трогаю струны. Начинаю с простенькой мелодии и негромко напеваю:
Живет моя отрада В высоком терему. А в терем тот высокий Нет хода никому…Гитара
Поставив локоть на край стола и подперев ладонью голову, Лена, кажется, не столько слушает, сколько внимательно разглядывает меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.
Беру новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо напеваю новую песенку:
А мне мама говорила, Говорила, говорила! Целоваться запретила, Запретила, да!.. Черт ли с этим согласится, Согласится, согласится? Для меня же не годится, Не годится, да!..И Лена улыбается.
— А ты, оказывается, еще и артист. Вот не знала!
Я откладываю гитару и, подражая Карлсону, продолжаю дурачиться:
— О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!
Лена заливчато смеется, но в этот момент в прихожей раздается звонок. Она срывается со стула и выбегает из комнаты. В открытую дверь мне хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протягивает Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, проводит гостя в свою комнату. Через минуту она возвращается и говорит мне:
— Это Румянцев Славик. Ты уж поиграй без меня. Ладно?
Я пожимаю плечами: Славик так Славик. Знаю ее коллегу.
Знаю, что в одной школе с ней работает, что уже третий месяц заладил сюда… Но Лена снова улыбается и тут же исчезает. Мне почему-то неприятно слышать их веселые голоса за стеной. А ведь опять как хорошо начинался вечер!..
Глава шестая
…Вот и пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не остается, как выправить командировочное удостоверение и ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решаю предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.
Созваниваюсь сначала с тренером. Отвечает неохотно, с тревогой. Почему? Ладно, выясним.
В большом просторном зале спортобщества «Труд» десяток здоровых, мускулистых парней в массивных боксерских перчатках на руках пружинисто кружат по полу и неистово лупцуют друг друга. Скляр поворачивается ко мне, отрывисто и нервно произносит, показывая золотые зубы:
— У меня, как видите, не детский сад… Я готовлю боксеров, вмешиваться в их личную жизнь мне, знаете ли, недосуг…
— И все же, — говорю терпеливо, — что вы можете сказать о Пикулине?