Искатель, 2014 № 12
Шрифт:
Мне не приходилось сталкиваться с такими людьми. Казалось, по меньшей мере, странным: если женщина не хочет быть с тобой (а Мери определенно не хотела, отношения их продолжались два года и закончились, о чем Хемпсону было сказано вполне определенно), то нет такой силы, чтобы ее вернуть.
Я выставил Хемпсона за дверь, он посмотрел на меня с сожалением и уехал на своем «Лендровере», известном всему Нью-Хейвену: это была единственная в то время в городе машина с воздушными двигателями.
Я провел экспедицию, потом еще одну в том же направлении —
Да, я кривил душой, внушил себе, что так будет лучше, а на самом деле между нами уже тогда пробежала черная кошка… или другой зверь, невидимый. Я придумал причину и повод, но мы все равно почти каждую ночь проводили вместе, и все выходные, и каждый праздник.
Тогда и появилась…
— Саманта, — произнесла Мария-Луиза и сжала мне ладонь. Вспомнила, да.
И я вспомнил наконец тот вечер на каменистой косе на берегу залива Черепахи в гавани Брэндфорда. Я… кто?
Ее звали Сентой, потому что отец был большим любителем Вагнера. Однажды она затащила меня в Мет, когда мы были в Нью-Йорке на Рождество, там давали «Тристана», и я едва высидел, пытаясь вслушаться в тягучие, совсем не громкие, как я ожидал, а очень тихие звуки, это, объяснила Сента, томление духа и приближение смерти. Нет, не мое.
Сента была астрофизиком, и в первое время я не думал, что между нами могут быть какие-то отношения, кроме научных. Она рассказала на семинаре о результатах наблюдений очень короткопериодической системы двух пульсаров, это был мощный источник гравитационных волн — правда, не в нашей Галактике, а в М 31. Пульсарная пара должна была погибнуть, образовав черную дыру спустя, по расчетам Сенты, полтора года после того семинара.
Расчет был неправильным, я ей так и сказал после доклада. Она не учла квантовые гравитационные эффекты, полагая (как многие), что теория развита недостаточно, чтобы привлечь ее для расчетов слияния нейтронных звезд.
Я ее переубедил. Переубедил так основательно, что статью Сента отправила не в журнал, а в корзину. Я сделал для нее расчет с привлечением инфинитного анализа, и работу мы написали вместе, когда стали любовниками.
И опять на моем пути возник Хемпсон. То есть не опять, конечно. Мы с Поляковым находились в перепутанном состоянии, жили в мирах, находившихся в пределах квантовой неопределенности — наши судьбы так или иначе были похожи, и то, что до поры до времени мы об этом не подозревали, было естественно и присуще бесконечному числу ветвей даже в пределах одного типа многомирия, не говоря о бесконечном их разнообразии.
Хемпсон что-то строил в университетском городке. Я не знал — что и не интересовался. Не заинтересовался даже тогда, когда Сента сказала, что познакомилась с приятным человеком, главным
Так мне казалось до того вечера на берегу залива Черепахи. Не я предложил поездку — Сента захотела полюбоваться закатом. Я сказал, что на берегу лучше смотреть восход, когда солнце встает из воды, а закатывается оно за прибрежными строениями, но спорить с Сентой я не умел и не собирался. Закат так закат.
Поехали. И по дороге начали ссориться. Что-то я сказал о Хемпсоне, что-то Сента ответила, что-то я сказал о разговорах, которые бродят по факультету, Сента рассерженно заявила, что я пристрастен…
Я на нее накричал. В первый и в последний раз. Потом, на берегу, просил прощения, говорил о любви…
Увидел ли я тогда этого человека? Будто тень мелькнула перед глазами…
Я возвращался из тренировочного перехода, и черт меня дернул… хотя при чем здесь черт… Интуиция.
Двое стояли у кромки воды, босиком, волны лизали им ноги… Мужчина и женщина. На песчаный берег набегали волны, три одноэтажных строения на берегу смотрели темными глазницами окон, а на западе видны были высотки, окраина большого города. Там заходило солнце.
Двое стояли у кромки воды и смотрели не на закат, они смотрели друг на друга, и я видел в их глазах…
— Мария-Луиза! — Я не смог сдержать возгласа, но они не расслышали или не обратили внимания на внезапно возникшую фигуру, темную в вечернем сумраке, будто демон (почему этот образ промелькнул в моем сознании?).
— Сента, — пробормотал мужчина, показавшийся мне знакомым, будто когда-то где-то я его видел и даже, возможно, хорошо знал, но множество пройденных островов, лет и состояний забыли сами себя, и я не мог его узнать, разве что почувствовать, что этот человек мне чужд и близок одновременно, далекий и родной, он показался мне опасным, он отнимал у меня ту, которая…
— Я люблю тебя, — он произнес это так тихо, что женщина, скорее всего, не расслышала, а я услышал, возможно, не слова, а мысли, такое со мной бывало, и я не находил этому объяснения, впрочем, и не искал. Иногда боялся объяснений, они могли войти в противоречие с интуицией, чего я хотел меньше всего.
— Я люблю тебя. Почему ты так поступаешь со мной?
Ревность? Мне всегда — прежде! — казалось, что я не знал этого чувства. Мне казалось, что я не ревновал Марию-Луизу, но в тот момент происходило нечто такое, чего со мной не случалось прежде, чего я не понимал, боялся понимать, и все, что сделал, — сделал интуитивно, как-поступил бы любой, проснувшийся в горящем доме, когда начала проваливаться крыша и нужно спасти самое дорогое, единственное… хватаешь любимого человека и вместе выпрыгиваешь в окно — в темноту, в неизвестность.