Искатель. 1961-1991. Антология
Шрифт:
Исследовательский звездолет, отсутствовавший десять лет и считавшийся пропавшим, наконец приземлился в Москве.
И последнее: окружные слушания по предложенным биоинженерами программам начнутся в Вашингтоне завтра. Статья о биоинженерии сопровождалась двумя заметками, по колонке каждая. Одну написал сенатор Чандлер Гортон, вторую — сенатор Соломон Стоун.
Блейк свернул газету и уселся читать.
«Вашингтон, Северная Америка. Завтра здесь откроются окружные слушания. Два сенатора Северной Америки вступят в единоборство из-за плана вызывающей многочисленные споры
Два североамериканских сенатора занимают диаметрально противоположные позиции. Впрочем, они соперничали друг с другом на протяжении почти всей своей политической карьеры. Сенатор Чандлер Гортон твердо стоит за одобрение предложения, которое в начале будущего года будет вынесено на всемирный референдум. Сенатор Соломон Стоун находится в столь же твердой оппозиции к нему.
В том, что эти два человека оказались по разные стороны баррикад, нет ничего нового. Но политическое значение этого вопроса возрастает в связи с так называемым принципом Единогласия, предусматривающим, что по вопросам такого рода, вынесенным на всемирный референдум, наказы избирателей должны быть единогласно утверждены членами Всемирного Сената в Женеве. Таким образом, при голосования «за» от сенатора Стоуна потребуют отдать свой голос в сенате в поддержку мероприятия. Не сделав этого, он вынужден будет отступить, подав в отставку со своего поста. Тогда будут назначены специальные выборы для заполнения вакансии, образовавшейся в результате его отставки. В списки на внеочередные выборы попадут лишь те кандидаты, которые предварительно заявили о своей поддержке мероприятия.
Если референдум отклонит мероприятие, точно в таком же положении окажется сенатор Гортон.
В прошлом в подобных ситуациях некоторые сенаторы сохраняли свои посты, голосуя за предложения, против которых они возражали. Ни Стоун, ни Гортон, по мнению большинства обозревателей, на это не пойдут. Оба поставили на карту свое доброе имя и политическую карьеру. Их политические философии находятся на противоположных полюсах спектра, а многолетняя личная неприязнь друг к другу стала в сенате притчей во языцех. Сейчас никто не верит, что тот или другой…»
— Простите, сэр, — сказал Дом, — но Верхний Этаж информирует меня, что с вами происходит нечто странное. Надеюсь, вы здоровы?
Блейк поднял голову.
— Да, — ответил он, — я здоров.
— Однако мысль повидаться с врачом, вероятно, покажется вам достойной внимания, — настаивал Дом.
Блейк отложил газету. В конце концов, несмотря на всю свою чопорность, Дом действует из лучших побуждений. Ведь это вспомогательный механизм, и единственная его цель и забота — служить человеческому существу, которому он дает кров.
— Может, ты и прав, — сказал Блейк.
Несомненно, что-то было не так.
За сутки с ним дважды происходило нечто странное.
— В Вашингтоне был какой-то врач, — сказал он. — В той больнице, куда меня привезли, чтобы оживить. По-моему, его звали Даниэльс.
— Доктор Майкл Даниэльс, —
— Ты знаешь его имя?
— У нас есть полное досье на вас, — отвечал Дом. — А иначе мы не смогли бы обслуживать вас должным образом.
— Значит, у тебя есть его номер? Ты можешь позвонить ему?
— Разумеется. Если вы этого пожелаете.
— Будь любезен, — сказал Блейк. Он положил газету на стол, поднялся и пошел в гостиную. Там уселся перед телефоном, и маленький экран, моргая, засветился.
— Минутку, — проговорил Дом. Экран прояснился, и на нем появились голова и плечи доктора Майкла Даниэльса.
— Это Эндрю Блейк. Вы меня помните?
— Конечно, помню, — ответил Даниэльс. — Только вчера вечером думал о вас. Как у вас дела?
— Физически я в полном порядке, — сказал Блейк. — Но у меня были… наверное, вы назвали бы их галлюцинациями — до тех пор, пока не поняли бы, что это нечто совсем иное.
— Но вы не думаете, что это галлюцинации?
— Совершенно уверен, что нет, — ответил Блейк.
— Вы не могли бы приехать? — спросил Даниэльс. — Я хотел бы обследовать вас.
— Приеду с радостью, доктор.
— Вашингтон расползается по швам, — сообщил Даниэльс. — Все забито, люди прибывают на этот биоинженерный спектакль. Напротив нас, через улицу, есть стоянка для домов. Вы подождете, пока я справлюсь о свободных местах?
— Подожду, — ответил Блейк.
Лицо Даниэльса исчезло, и на экране заплясали размытые и неясные очертания кабинета.
Послышался громовой голос Кухни:
— Одна порция овсянки готова. И кусок поджаренного хлеба тоже! И яичница с ветчиной тоже! И кофейник с кофе тоже!
— Хозяин разговаривает по телефону, — укоризненно проговорил Дом. — И заказывал он только овсянку.
— А может, хозяин передумает, — возразила Кухня. — Может, овсянки не хватит. Может, он голоднее, чем ему кажется. Вы же не хотите, чтобы про нас говорили, будто мы морим его голодом.
Даниэльс вновь появился на экране.
— Спасибо, что дождались, — сказал он. — Я проверил, свободного места сейчас нет. Утром освободится один фундамент, я зарезервировал его для вас. Вы можете подождать до утра?
— Наверное, могу, — ответил Блейк. — Я хотел только поговорить с вами.
— Но мы можем поговорить прямо сейчас.
Блейк покачал головой.
— Понимаю, — сказал Даниэльс. — Тогда до завтра. Скажем, в час дня. Каковы ваши планы на сегодня?
— У меня нет никаких планов.
— А почему бы вам не отправиться на рыбалку? Отвлечетесь, займетесь делом. Вы рыболов?
— Не знаю. Не думал об этом. Может, и был рыболовом. Название этого вида спорта мне знакомо.
— Кое-что мало-помалу возвращается, — сказал Даниэльс. — Вспоминается…
— Не вспоминается. Просто формируется фон. Временами какая-то крупица встает на свое место, но все это едва ли что-либо говорит мне. Кто-то что-то скажет, или я о чем-то прочитаю и вдруг понимаю, что это мне знакомо. Вдруг узнаю какое-то высказывание, явление или место. Что-то такое, что я знал в прошлом, с чем сталкивался, но не помню, как, когда и в каких условиях.