Искатель. 1962. Выпуск №6
Шрифт:
(Авеста)
Тайна Узбоя разгадана. Обследованы раннеантичные крепости на Присарыкамышской дельте. Возвращены потерянные имена мертвым городам позднего средневековья, поднявшимся на руслах Дарьялыка и Даудана при последнем значительном прорыве Аму-Дарьи к Сарыкамышу, который произошел после карательных походов Тимура. Вот эти имена: Адак, Шемеха, Вазир.
Подъезжая к таким городам, ждешь, что тебе навстречу выйдет торжественная процессия во главе с владетельным феодалом, а если удастся незаметно проскользнуть мимо стражи за городские
Но городские площади пусты. Улицы горбатятся от засыпанных землей обломков. Высятся неровные бугры, и зияют воронки на месте бывших домов… Кирпичный развал, разноцветные россыпи поливы, облупившиеся бирюзовые куполки уцелевших мечетей и мазаров. И тишина, многозначительная, беспристрастная тишина пустыни.
Русла Даудана и Дарьялыка заросли когтистыми кустарниками. Сквозь них и не продерешься без топора. Эта живая щетка турангила, гребенщика — «воспоминание» пустыни о воде, которая текла тут триста лет назад. Самые недавние по времени «земли древнего орошения».
О всех встречах, неожиданностях, открытиях в пустыне и не расскажешь. За долгие годы пустыня стала нашим «домом». Пустыня — изнемогающая под знойным тусклым небом и свирепеющая от буранов и смерчей, пустыня — кроткая, смягчен^ ная фиолетовыми тенями в прохладные, утренние часы, пустыня — под ливнями и грозами, с буйной нежностью цветущая весной и обжигающе-ярко — осенью; пустыня — зловещая в лиловато-багровых отблесках закатов, когда барханы лежат, как окровавленные туши на гигантской бойне, пустыня — ржаво-блеклая под низкими облаками «северного» неба, пустыня — под снегом, подо льдом, со снежинками, тающими на роскошных, как у кинозвезд, верблюжьих ресницах…
Но мы люди! Нас больше всего- привлекает и интересует в пустыне то, что не пустыня.
Пустыня — это днем! А ночью уж где-нибудь да светится трепетная звездочка человечьего костра. Геологи, или геодезисты, или сейсмологи. Может, чабаны, а то и бурильщики колодцев. — Колодцев и самоизливающихся скважин с каждым годом становится все больше на наших бездорожных путях.
Огромными Лавинами проползают по пустыне овечьи отары. И долго не оседает пыль над их следами. Пустыне очень не хочется забывать, что ее коснулся кто-то живой.
У колодца наши машины послушно выстраиваются в очередь за вереницей верблюдов. И это единственная очередь, которую даже Коля Горин не пытается обогнать. («Шину, может, и не прокусят, да хуже — оплюют!»)
Осень. Стада переселяются в утепленные загоны. Население спешно готовится к перекочевке. Но вместо традиционных верблюдов чабаны ловко завьючивают «ГАЗ-АА», «ГАЗ-6З», «ГАЗ-51». Быстрее и удобнее. Конечно, стада перекочевывают пешим ходом. Но в кузов машины усадили и одного верблюда. Ему что-то нездоровилось последние дни.
Технику в пустыне освоили не только верблюды, но и миражи. Нам случалось «догонять» караваны машин, которые сначала, как и мы, благопристойно- катили по такырам. Но потом поднимались над горизонтом и медленно таяли в воздухе.
Там, где чинк
Мы знаем, что в действительности не существует растений таких размеров; понимаем, что не бывает цветов из глины, а главное — что здесь давно ничего не растет. Озера мертвы и русла тоже.
Поэтому мы ничуть не верим своим глазам, а сразу догадываемся: никакой это не цветок, а замок Ай-Бугир с оплывшими, расчлененными стенами, с просвечивающими бойницами и с башенками по углам. Мы замеряем крепость рулетками, зачерчиваем, описываем, а сами все время прислушиваемся. Некоторые наивные люди, новички в пустыне и археологии считают, будто это ветер шуршит в щелеватых пахсовых стенах.
Но мы-то знаем: это шепчется сама с собой хорезмийская Крепость. Как у многих стариков, у нее развилась привычка думать вслух. Если бы это было не так, мы бы никогда ни узнали, о чем она горевала. А мы все расслышали…
Это общая дума, общая тоска всей огромной, сложной и разнообразной пустыни: тоска о воде и жизни.
Последние годы машины экспедиции сворачивают не на юг, а на север. К многочисленным мертвым протокам Северной Акча-Дарьи, к загадочным городам приаральских скифов. Туда, где переплелись древние русла Окса и Яксарта — Аму- и Сыр- Дарьи.
Там экспедиция «открыла новый Хорезм» — так для краткости определяют археологи научную значимость и масштаб проблем, исследуемых на севере Хорезма. Но об этом нужно писать «еще одну» книгу очерков.
И только ли об этом?
Название Хорезмской экспедиции пишется через черточку: «Археолого-этнографическая».
— Я не археолог, я — этнограф, — уточняет сам Сергей Павлович. — Археологией мы занимаемся потому, что это — прошлое современных народов. А история современных народов — это и сегодняшний наш день и путь в завтрашний. И это самая главная часть нашей работы.
В глубочайшей древности Аму-Дарья пропилила сквозь горы Султан-Уиздага русло, по которому вырвалась с бешеной скоростью, с пеной и ревом к Аралу. Очень точНо и образно окрестили древние хорезмийцы эту теснину — «Пасть льва».
Мусульманская легенда переименовала ее в «Дуль-Дуль-атлаган». По легенде пророк Алий на волшебном коне Дуль-Дуле перепрыгнул тут Аму-Дарью с берега на берег. Он очень спешил.
Это история прошлого, мифология…
А сейчас как назовут эту теснину люди, если строители Газлинского газопровода запросто перешагивают здесь реку? Это уже история сегодняшнего дня.
В «священных» текстах Авесты среди звездных, космических, этических, земледельческих, скотоводческих и прочих хозяйственных «аграрных» богов упоминается Анам-Напат. Анам-Напат живет глубоко под землею и командует подземными источниками. Анам-Напат — «создатель всех живых существ». Анам- Напат — это «Огонь в воде», Божество нефти. От нехороших людей он прячется, не дается им. К хорошим людям выходит сам… Это тоже главы древнейшей истории, мифология…