Искатель. 1963. Выпуск №3
Шрифт:
— Дают основание! — простонал Дорн. — Все ясно. Это дело ловкачей из «Харниша». Их затраты себя окупят. А мы? Мы будем сидеть по уши в нашей нравственности, благородстве, среди нераспроданных книг. Попрошу вас, господин Хохдрук, во избежание дальнейших недоразумений объясните господину Тугендбольду — он новичок в этом деле — наши рекламные принципы.
— Прежде чем объяснить моему коллеге, — сказал Хохдрук, — эти принципы, я позволил бы себе, если, разумеется, патрон позволит мне это, спросить, известна ли ему — я имею в виду, разумеется, коллегу Тугендбольда —
— Меня, кажется, экзаменуют! — вспыхнул Тугендбольд. — Я юрист и отлично знаю, что такое софизм и что такое парадокс.
— Не спорю, — сказал Хохдрук. — И все же позволю себе привести пример. Господин Тугендбольд — юрист. Юриспруденция — наука логическая. Следовательно, господин Тугендбольд силен в логике.
— Это непристойные личные намеки! — закричал Тугендбольд.
— Отнюдь, — спокойно ответил Хохдрук. — Это софизм. Иначе говоря, ошибочное умозаключение, построенное по типу классического софизма: «Птицы двуноги, господин Тугендбольд двуног, следовательно, господин Тугендбольд — птица». Вот что такое софизм.
Хохдрук наслажается тем, что дразнит высокоученого Тугендбольда, но еще больше тем, что его насмешки нравятся Дорну.
— Теперь, после примера, приведенного лишь для наглядности, позволю себе дать и теоретическое определение. Софизм — это чепуха, имеющая вид истины. Например, читатель открывает газеты; газеты пишут, что наши романы безнравственны; следовательно, читатель перестает читать наши романы. А что такое парадокс? Парадокс — это истина, имеющая вид абсурда. Не софизмы, а парадоксы положены в основу нашей рекламы.
— Совершенно верно, — сказал директор издательства. — Если в газетах будет напечатано, что наши романы можно читать даже детям, что это будет?
— Отличная похвала, которой, боюсь, мы не заслуживаем, — сказал Тугендбольд.
— А я думаю, что это будут подлые происки наших конкурентов. За такую похвалу к суду не притянешь, но такая похвала может нас разорить. А сейчас не вздумайте мешать тому, чтобы дело дошло до суда.
— Хорошо, — сказал растерянный юрист. — Дело дойдет до суда. И я приложу все усилия, чтобы мы его выиграли.
— Что вы называете выиграть? — спросил Дорн, — Боюсь, что у нас разное представление об этом.
— Газете придется уплатить штраф за клевету.
— Опять за свое! Нам не нужно штрафа, который заплатит газета. Мы сами можем заплатить этот штраф. Нам нужно, чтобы в газете был напечатан отчет о процессе и чтобы нашлись свидетели, которые твердо и решительно засвидетельствуют, что наши книги безнравственны. Вот об этом вам и придется позаботиться.
— Это и есть реклама, основанная на парадоксах, — сказал Хохдрук. — Хочешь, чтобы купили штаны, — хвали их. Хочешь, чтобы купили книгу, — позаботься о том, чтобы ее обругали.
— Нам незачем заботиться о своей репутации, — добавил директор Дорн. — Мы ею не торгуем. Мы торгуем книгами. Можете идти.
Тугендбольд удалился. Хохдрук остался.
— Что еще? — спросил его Дорн.
— Пришло письмо из Клейнклекерсдорфа, —
— Очень хорошо, — сказал Дорн. — Уже давно никто не выигрывал нашей премии. Такая реклама не помешает. При выплате должны присутствовать репортеры, представитель телевидения и радио. Командируйте кого-нибудь из своего отдела. Чтобы все было устроено как надо. И не забудьте сообщить об этом автору сюжета. Если и следующее его сочинение будет отгадано после трех выпусков, мы снизим ему гонорар. Можете идти…
— Меня кто-нибудь ждет? — спросил Дорн у секретаря.
— Неизвестная барышня умоляет господина директора о приеме.
— Просите…
ГЛАВА VI,
Пока издательство «Цербер» жило своей обычной жизнью, Земиколон, человек с железными нервами, за обеденным столом рассказывал домашним о письме без марки. Фрау Земиколон всплеснула коротенькими ручками и воскликнула:
— Надо заявить в полицию, папочка!
— Я доложил шефу господину Дорну, — сказал Земиколон. — Этого достаточно.
— Письмо с угрозами. Здорово! — вскричал сын Земиколона Карл-Мария Земиколон-младший, школьник, сочетавший выдающиеся веснушки с посредственными способностями. — Как в кино!
Карл-Мария был немедленно изгнан из-за стола за неуместное выражение восторга, а г-н Земиколон, чтобы успокоиться, начал не в первый раз излагать супруге смысл усовершенствования, которое будет способствовать дополнительным прибылям фирмы «Цербер».
— Человек, который заплатил деньги за конфету, не может съесть ее второй раз. Человек, который заплатил деньги за билет в кино, не в состоянии посмотреть второй раз фильм по тому же билету. Он не в состоянии также показать этот фильм дома своему соседу. В каком невыгодном положении по сравнению с продавцом конфет и владельцами кинотеатра находятся те, кто торгует книгами! Покупатель заплатил нам, и мы сразу же выпускаем книгу из рук. Он одалживает книгу направо и налево, пока она не рассыплется, и мы ничего не можем с этим поделать. Трижды одолженная книга — тройной убыток фирмы «Цербер». Но как избежать этого?
— Голубчик, — кротко сказала г-жа Земиколон, — никогда не нужно ломать голову над тем, что недостижимо.
— В наш-то век? — сказал Земиколон. — В книге должны быть склеенные страницы. Открывши первую, читатель тем самым, отклеивает текст, который, представ перед его глазами, держится на странице лишь то время, которое необходимо, чтобы прочитать одну страницу. А затем под воздействием воздуха и света текст исчезает. Хотите перечитать? Что же! Вам придется, как и тому, кто хочет съесть вторую конфету или посмотреть второй раз фильм, платить заново. Хотите одолжить книгу соседу? Не тут-то было: у вас в руках пачка чистых листов бумаги!