Искатель. 1963. Выпуск №6

Рони-старший Жозеф Анри

— Ничего. Вам, Педро, не стоит так много разговаривать. Вы еще очень слабы.

— В Гандесе семья Хезуса Педрогесо. И Антонио. Хезус командир, а Антонио комиссар танкового батальона. Я был советником у них. Где они могут быть?

— В Каталонию перебрались. Наверняка. Фронт стабилизируется по Сегре-Эбро. Они должны быть в Каталонии. Как будто они не знают, что с ними сделают фашисты!

Горячая волна крови прилила к голове Педро. Стало душно, он потерял сознание. Виделось ему: женщина, простоволосая, в темном платье, брела с сыном на руках по выжженной

солнцем рыжей земле. Над ней стервятником вился самолет. Кругом вздымалась от взрывов земля. Он полз и полз вслед за женщиной и кричал ей, чтобы она спряталась в воронку. Но она не слышала его и бежала, бежала. А он охрип от крика, и горло пересохло, голова раскалывалась от жары. Когда женщина бежала, он видел, что это не его жена и не его ребенок у нее на руках, но стоило ей обернуться, как он узнавал лицо жены.

Наконец женщина остановилась, оказалась рядом, склонилась над ним.

Он все кричал, кричал.

«Тише, тише…» — бесконечно твердил женский голос.

Педро открыл глаза и увидел ослепительно белый рогатый чепец, который обрамлял смуглое лицо женщины.

— Тише, тише… Нельзя так метаться.

Ловко и бережно женская рука скользнула под его затылок. У губ оказались края чашки, наполненной прохладным и острым апельсиновым соком.

В узком очень высоком окне, распахнутом настежь, он видел удивительное синее небо и черные в тени веера пальмовых листьев. Опустил взгляд. На столике у кровати стояла вазочка с тремя белыми розами. Внутри одного цветка запуталась в лепестках капелька влаги и поблескивала, как ртуть.

— Как вас зовут? — спросил Петр Тарасович, чувствуя, что сестра еще здесь, у кровати.

— Кармен.

— Кармен…

— Вам нельзя разговаривать.

— Не буду. Я стану самым послушным.

— Это не я принесла цветы, — сказала сестра.

— Мне некогда здесь залеживаться.

— Вам нельзя разговаривать.

Педро замолчал.

Кармен поправила подушку и ушла.

Француз очень долго ворочался на койке, потом не выдержал:

— Ах, какой ты сухарь, Педро!

Педро закрыл глаза и молчал.

— Ты молчи, молчи, — продолжал француз. — Но скажу тебе по секрету: цветы принесла она. И не только цветы. Ты дышал на ладан, когда тебя привезли. Она дала свою кровь. Так что ты можешь считать себя немного настоящим испанцем.

* * *

— Педро?! — Комиссар танкового батальона так поспешно вскочил из-за стола, что едва не опрокинул его, подбежал, обнял советника. — Педро… Педро! Дружище! Выкарабкался… Вернулся! А я уж думал, что тебя не пустят на фронт… — Антонио сияющими глазами глядел на товарища. — Цел! И не хромаешь?

— Признаться по секрету — стараюсь не хромать, — сказал Педро, чуть пришепетывая. На правой щеке алел рубец, похожий на латинское «t». — Вот только «вывеску» мне попортили.

— Чего?

— Ну, щеку, лицо. Врачи пообещали, что пройдет. Не совсем, но будет почти незаметно. Наплевать.

— А я подумывал, отвоевался. Отправили в Россию.

— Я вернулся еще большим испанцем, чем уезжал.

Теперь я на одну десятую чистокровный испанец. Из окрестностей Сабиняниго.

— Ты в госпитале стал шутником!

— Клянусь святой мадонной дель Пиляр, я не шучу! Говорят, когда меня привезли в госпиталь, я дышал на ладан. И одна девушка, женщина вернее, дала мне свою кровь.

Антонию подмигнул и придал своему улыбчивому лицу строгое выражение.

— Ты отблагодарил ее? Она не забудет человека, которому пожертвовала свою кровь, а?

— Уж не перешел ли ты в веру Альфонсо? Он все вился вокруг меня этаким змеем-искусителем по женской части.

— Анархиста Альфонсо больше нет.

Педро потупил взгляд, прошел к скамейке и сел.

— Жаль. Он был в общем-то хорошим парнем.

— Он жив.

— Ты мрачно шутишь, Антонио…

— Я же сказал, что нет анархиста Альфонсо. Он вступил в Коммунистическую партию Испании.

— Ты посмотри, как получается! Мякину, выходит, в одну сторону, а зерно — в другую?

Антонио улыбнулся. Сделав знак обождать его, он выскочил из блиндажа и вскоре вернулся.

— Сейчас нам поесть принесут. — Потом достал из-под лавки бутылку с вином. — Так кто же все-таки эта женщина, Педро?

— Она сестра в госпитале. Маленькая женщина, очень красивая и всегда ходит в смирных платьях.

— Так…

— Она потом часто приходила в палату. Но я никак не мог запомнить, в каком она платье. В памяти оставалось только красивое лицо. А после догадался, что платья у нее смирные.

— Так…

Педро замолчал. Он не понимал, зачем стал рассказывать Антонио о ней. И рассказывать-то было нечего.

— Ты не представляешь, как я рад, что ты вернулся! Я просто болтаю всякую чушь. Не хочется, молчать. А ты… В тебе начинает говорить кровь грандов! Ты окружаешь ореолом святости грандессу, которая спасла тебе жизнь. А?

— Она крестьянка из окрестностей Сабиняниго. — Педро вздохнул. — Скоро вернется Хезус?

Он хотел спросить Антонио, удалось ли его семье и семье Хезуса эвакуироваться из Гандесы, но не решился. Ведь тот и другой могли ничего не знать о своих родных. Не хотелось нарушать спокойствие, которое Антонио доставалось, может быть, с таким трудом.

— Он в штабе. По-моему, намечается большая операция.

— И о ней уже все знают?

По дороге сюда, из машины, Педро видел позиции республиканцев. Господствующие высоты были в руках франкистов. Они держали под обстрелом позиции республиканцев на несколько километров вглубь.

Шофер, небрежно державший руку на баранке «испано-сюизы», понимающе проговорил:

— Достается. Говорят, сегодня было шесть атак.

— Чьих?

— Фашистских, — покосился шофер, — но мы будем наступать.

Педро промолчал, будто не слышал, будто не обратил внимания на разглашение военной тайны. Впрочем, о том, что наступление готовится, он слышал еще в госпитале, от американского бойца из батальона имени Линкольна.

Держа левую руку на баранке, шофер всем корпусом повернулся к Педро.