Искатель. 1965. Выпуск №1
Шрифт:
На аэродром из девятки пикировщиков возвратились только четыре.
Еремин зарулил к березняку и выключил мотор.
— А где остальные, товарищ старший лейтенант? — спросил подбежавший механик и смолк, поняв, что не вернутся остальные.
Только спрыгнув на землю, я ощутил страх. Ноги ослабли. Я опустился прямо на траву, так и не сняв парашюта.
— Ничего, пройдет! — пытался утешить меня Еремин, но махнул рукой и, пошатываясь, пошел к штабу, куда после полетов собирались все летчики.
За ужином я узнал, что утром в Москву летит транспортный самолет за запасными
Полковник разрешил мне использовать эту возможность.
— Делайте поскорее фильм. Его покажем и нашим ребятам!
— Не знаю только, как быть с кадрами о тех, кто погиб. Может, вырезать?
— По-моему, вырезать нельзя. Делайте так, как было. Посмотрят летчики, вспомнят, злее будут. Надо нам злости! Надо!
На студии проявили негатив. Съемки удались. Прослышав о моем приезде, приехали сотрудники «Правды», «Известий», «Красной звезды». Я отпечатал для них несколько кадров. На следующее утро в газетах появились иллюстрации первой за войну бомбежки вражеских танков.
А киносюжет был принят на «отлично» и вошел в один из номеров кинохроники.
В этот же день меня пригласил председатель Комитета по делам кинематографии Иван Григорьевич Большаков. Он интересовался, как работают фронтовые кинооператоры, какие возникают трудности.
— Не забывайте основное качество нашей кинохроники — ее правдивость, строгая документальность, — сказал на прощание Иван Григорьевич. — Фашистская пропаганда всячески стремится использовать кино. Геббельс послал на Восточный фронт много операторов, и они из кожи вон лезут, чтобы сфабриковать «кинодокументы» разгрома нашей армии. Грубыми инсценировками, которые фашисты выдают за подлинные «документы», они обрабатывают и свое население и свою армию. Мы должны противопоставить им правдивые рассказы о нашей борьбе, о мужестве наших солдат, защищающих свое Отечество.
…Я вернулся в полк Пушкарева. Вечером прямо на улице установили мы кинопроектор, между деревьев натянули простыню. Молча смотрели летчики, как они садились в кабины самолетов, вылетали на боевое задание, отражали атаки «мессеров».
На экране словно ожили люди, погибшие в последние дни. В отсветах экрана я видел, как сдвигались брови, сжимались губы оставшихся в живых. Каждый из них, наверное, в этот момент думал о защите Родины, об отмщении за погибших товарищей, с которыми собирался дожить до победы.
Когда после сеанса я снова попросился в полет, комиссар сказал:
— Ваша работа — большая нам подмога, но я не хочу, чтобы вы рисковали.
— А кто сейчас не рискует? Я научусь управлять пулеметом и буду летать вместо стрелка.
Помолчав, комиссар согласился:
— Направляйтесь в эскадрилью капитана Рассказова. Там вам будет интереснее…
…Ночь. При свете «переносок» механики готовят самолеты к очередному вылету. Приглушенно работает помпа, перекачивая бензин из заправщика в объемистые баки самолетов. Оружейники осторожно подвешивают тяжелые бомбы, заряжают пулеметы. В темноте видны красные выхлопы работающих моторов.
На мгновение прожектор освещает взлетную полосу, и по ослепительно белой дороге
В войну ночная земля не похожа на мирную. Не светят огни уличных фонарей, не горят призывно окна. Только далеко на горизонте полыхает багровое зарево пожара да изредка взвиваются вверх ракеты, разливая мертвенно-голубоватый свет.
Ни луны, ни звезд. Летим под самыми облаками. В кабине теплятся зеленоватые фосфорические огоньки приборов, помигивают лампы радиостанции.
Мы летим на свободную охоту, то есть без специального задания. Будем бомбить или вражескую колонну на подходах к фронту, или штаб, если его обнаружим, или воинские эшелоны. По маршруту много всего.
Рассказов толкает меня в плечо и показывает вниз. Чуть впереди я замечаю несколько мигающих огоньков. Летчик, прибавив обороты, начал набирать высоту.
— Мы счастливые, попали прямо к фашистским асам в гости! — крикнул Рассказов.
Как он догадался, что мы наткнулись на аэродром врага, я не понял. Через минуту Рассказов убрал газ и стал планировать. Машина на разгоне с малой высоты выбросила две бомбы. Две яркие вспышки осветили большое поле и бомбардировщики, которые готовились к вылету. Одна из бомб угодила в бензоцистерну. Взрыв — и горящий, разлившийся по земле бензин осветил поле.
— Праздничная иллюминация!
Я до отказа накрутил пружину «Аймо», кинулся к нижней турели и включил аппарат. По аэродрому метались тени — гитлеровцы не ожидали нападения. Наш самолет снова зашел на цель и сбросил всю кассету бомб. Они угодили в распластанные на земле «юнкерсы», вызвав новые пожары.
Зенитчики открыли огонь. Трассы пунктирно светились и таяли во тьме.
Мы вернулись на свой аэродром.
— Скорей, братцы, скорей! — поторапливал Рассказов механиков.
Летчики других экипажей занимали места в своих кабинах. Теперь вылетели всей эскадрильей.
Издали мы увидели пожар. Гитлеровцы еще не успели потушить полыхающую цистерну. По небу шарили прожекторы. Прямо с курса летчики нацелились на аэродром и сбросили бомбы.
Возвращались мы уже на рассвете, навстречу огромной оранжевой заре. Самолеты быстро зарулили под маскировочные сети.
— Всем отдыхать, — скомандовал Рассказов, — а я посмотрю на работу.
Он побежал к связному самолету «ПО-2». Мягко стрекоча мотором, «кукурузник» на малой высоте прошел над аэродромом и скрылся.
К полудню Рассказов вернулся. Он заснял разбитый аэродром и отдал проявить пленку фотолаборантам.
— Ничего поработали, — не скрывая радости, сообщил он. — Штук десять сожгли, все поле исковеркали воронками. Собирают фашисты пожитки, перекочевывают на другой аэродром…
Так появился в «Союзкинохронике» сюжет о ночных бомбардировщиках.
ПОД МОСКВОЙ
К середине ноября фашистское командование сосредоточило на подступах к столице 13 танковых, 5 моторизованных и 33 пехотные дивизии, треть всех своих войск на Восточном фронте.