Искатель. 1966. Выпуск №5
Шрифт:
И это было не все — там, где обычно росли сорняки, теперь теснились капуста, зеленый лук и салат, толпы любопытных подсолнечников уставились в полуденное небо; анютины глазки лежали в тени под деревьями, как щенки летом, и глядели огромными влажными глазами поверх подстриженных газонов, изумрудных, словно плакат «Посетите Ирландию». И в довершение всего мимо промчалась стайка мальчишек. Лица их были начисто вымыты, волосы напомажены, рубашки, штаны, теннисные туфли сверкали, как первый снег.
— Город, — сказал Вилли, — сошел с ума! Тайна! Тайна во всем… Сэмюэл, какой же это тиран
— Почему? Да тут рай, сейчас херувимы запоют, — запротестовал Сэмюэл, — с чего ты взял Страшный Суд? По рукам. Принимаю пари и беру твои денежки.
Автомобиль повернул за угол, раздвигая воздух, пахнущий известкой и скипидаром. Сэмюэл выбросил обертку от жевательной резинки. То, что произошло вслед за тем, несколько его удивило. Старик в новом комбинезоне, в сверкающих, как зеркало, ботинках выскочил на улицу, подхватил смятую бумажку и погрозил кулаком удалявшейся машине. Сэмюэл обернулся.
— Страшный Суд, — сказал он упавшим голосом. — Ну ладно… Пари все-таки остается.
Они открыли дверь в парикмахерскую, набитую людьми. Подстриженные и набриллиантиненные, выбритые, розовые, они ждали очереди, чтобы снова откинуться в креслах, возле которых три парикмахера орудовали бритвами и гребенками. Гам стоял, как на конской ярмарке, потому что и клиенты в парикмахеры — все говорили одновременно.
Когда Вилли и Сэмюэл вошли, крик мгновенно прекратился, будто они выпалили из ружей с порога.
— Сэм… Вилли…
В тишине некоторые из сидевших поднялись, а некоторые из стоявших сели, медленно продолжая глазеть.
— Сэмюэл, — пробормотал Вилли, — я чувствую себя посланцем чумы.
Потом сказал громко:
— Привет! Вот явился окончить лекцию на тему «Интересная флора и фауна Великой Американской пустыни» и…
— Не надо!
Антонелли, главный парикмахер, отчаянно бросился на Вилли, схватил его за руку, прихлопнул ему ладонью рот, как свечу колпачком.
— Вилли, — зашептал он с опаской, поглядывая через плечо на клиентов, — обещай мне сейчас же купить иголку и нитку и зашить себе рот. Молчание, приятель, если тебе жизнь дорога!
Вилли и Сэмюэла потащили вперед. Двое уже побритых уступили им место, не дожидаясь просьбы. Погружаясь в кресло, золотоискатели увидели себя в засиженном мухами зеркале.
— Вот, Сэмюэл, гляди, сравнивай!
— Да, — сказал Сэмюэл, моргая, — мы единственные во всем Рок-Джанкшене, кому бы и вправду надо побриться и постричься.
— Чужаки. — Антонелли положил их в креслах, как
— Да нас же не было всего-то два месяца…
Горячее полотенце облепило лицо Вилли. Он глухо вскрикнул и умолк. В дымящейся паром темноте он слышал тихий вкрадчивый голос Антонелли:
— Мы приведем вас в порядок, чтобы вы были как все. Нельзя сказать, что это опасно — иметь такой вид, нет. Но разговорчики, которые вы, старатели, вечно тут ведете… Это может расстроить народ в такие времена.
— Такие времена, черт! — Вилли отогнул шипящее полотенце. Слезящийся глаз уставился на Антонелли. — Что произошло в Рок-Джанкшене?
— Не только в Рок-Джанкшене. — Антонелли зачарованно разглядывал некое видение где-то далеко, за горизонтом. — Феникс, Таксой, Денвер. Все города Америки! Мы с женой собираемся съездить в Чикаго на следующей неделе. Представляете, Чикаго весь раскрашенный, чистый, новенький! Жемчужина Востока, так его теперь называют. Питтсбург, Цинциннати, Буффало — везде все то же. И все потому… А ну-ка, встань и включи телевизор там, у стены.
Вилли отдал Антонелли полотенце, подошел к телевизору, включил его, прислушался, как загудело внутри, покрутил ручки и подождал. Белый снег медленно падал на экране.
Вилли чувствовал, что все следят, как он двигает стрелку по шкале.
— Черт! — сказал он наконец. — У вас и радио, и телевизор испортились.
— Нет, — только и ответил Антонелли.
Вилли опять улегся в кресло и закрыл глаза. Антонелли наклонился к нему, тяжело дыша.
— Слушай! — сказал он. — Представь себе субботнее утро четыре недели назад. У телевизоров женщины и дети глазеют на клоунов и фокусников. В косметических салонах женщины у телевизоров глазеют на моды. В парикмахерских и скобяных лавках мужчины глазеют на ловлю форелей и бейсбол. Все и повсюду в цивилизованном мире глазеют. Ни звука, ни движения — только на черно-белых экранчиках. И тут в разгар этого глазения… — Антонелли остановился, чтобы приподнять край полотенца. — Пятна на солнце! — сказал он.
Вилли оцепенел.
— Самые огромные проклятые пятна со времен Адама и Евы, — сказал Антонелли, — весь проклятый мир затоплен электричеством. Телевизионные экраны опустели как по сигналу, ничего не осталось, ничего и еще раз ничего!
Он говорил так, будто видел все эти события издалека, будто описывал арктический пейзаж. Он намыливал физиономию Вилли, даже не глядя на него… Вилли посмотрел в другой угол, на гудящий экран, где в вечной зиме все падал и падал мягкий снег. Казалось, он слышал робкий стук сердец всех, кто был в парикмахерской.
Антонелли продолжал свою похоронную речь:
— Нам понадобился весь этот первый день, чтобы понять, что случилось. Через два часа после того, как разразилась эта солнечная буря, все телевизионные мастера Соединенных Штатов были в пути. Каждый решил, что испортился именно его телевизор. Радио тоже вышло из строя, и только к вечеру, когда мальчишки-газетчики, как в старые времена, забегали по улицам, выкрикивая заголовки, до нас дошло, что история с пятнами может продолжаться до конца наших дней.