Искатель. 1969. Выпуск №6
Шрифт:
В ящиках стола ключей с биркой «карцер» не оказалось.
— Они, наверно, у Федорова, — шепнула Аннушка и распахнула дверь в прихожую.
Федорова на ларе не было.
Вильгельмина и Аннушка глядели на ларь, ничего не понимая.
Куда исчез Федоров? Неужели провал?
Все вздрогнули — в тишине раздался резкий телефонный звонок.
Веселова заворочалась.
Девушки, не зная, что делать, тревожно переглядывались.
А маленький молоточек настойчиво бился между двумя металлическими
— Что вам угодно?
В трубке заговорил встревоженный голос. Вильгельмина сморщилась — на лбу у нее появилась толстая складка, такая же, как у княжны.
— Несомненно, — отрывисто бросила она, послушала еще несколько секунд и, сказав: — Это совершенно невероятно! — повесила трубку.
В туалетной комнате громко зашумела сливаемая вода. Вильгельмина, кивнув Аннушке, подошла к двери и, секунду помедлив, ногой распахнула ее.
В слабом свете, падающем из прихожей, все увидели Федорова, — согнув голову под краном, он хватал открытым ртом струю воды.
— Опять нализался, подлец! — сказала «княжна», поднимая лорнет.
Федоров разогнулся, по его небритому подбородку стекали струи воды. «Ну все, пропал…» — подумал он, глупо моргая.
— До каких пор это будет продолжаться?
— Виноват… — бормотал Федоров, глядя на «княжну» и ловя рукой ручку крана.
— Подойди! — грозно приказала «княжна».
Так и не закрыв кран, Федоров шагнул вперед.
— Ключи от карцера!
Надзиратель, быстро нашарив в кармане ключ, протянул его, и тут случилось невероятное — «княжна» влепила ему звонкую пощечину, чьи-то руки подхватили, куда-то понесли, раздался хлопок, похожий на выстрел, и он, ничего не понимая, очутился в душной темноте.
В подвал к карцерам Шура добежала за минутку.
Фрида, как только открылась дверь, схватила Шуру, пытаясь поцеловать ее.
— Иди наверх, скорее, — шепнула Шура, открывая вторую дверь.
— Вера, выходи… — позвала она, вглядываясь в темноту карцера. — Скорее…
Но темнота не отвечала. Шура шагнула вперед, расставив руки.
— Где ты, Вера?
— Прощай, Шурочка… — послышался из угла шепот Веры.
Шура быстро приблизилась к ней, начала ощупывать плечи, голову, коснулась рукой лица и в испуге отдернула руку — лицо было мокро от слез.
— Вставай же, что ты сидишь?
— Я не могу… нога.
— Что нога?
— Напорола на гвоздь. Распухла, идти не могу.
Это было так неожиданно, так невероятно, что Шура растерялась.
— Тогда… тогда я понесу тебя.
— Что ты! Прощай, подружка моя милая…
Девушки обнялись и заплакали, уткнувшись в плечи друг дружке.
— У вас все хорошо? — спросила Вера и начала резкими толчками отрывать от себя подругу. — Иди, скорее иди. Дорога каждая минута…
Но Шура еще крепче прижималась к Вере.
— Иди, — не выдержав, почти закричала та, — если из-за меня
Шура крепко поцеловала подругу в щеку, в лоб, в губы, поднялась и, придерживаясь за стенку руками, пошла к двери.
Оставшись одна, Вера перестала плакать.
«Ну что ж, — думала она, — я временно выбыла из строя, но они должны убежать!»
Думая о них, прежде всего вспомнила Наташу Климову.
Для девушек она была подругой и старшей сестрой — составляла списки для чтения, помогала доставать книги. Именно она уговорила Веру приняться за изучение истории Египта. Целыми днями просиживали они над картами и атласами.
А Катя Никитина, та, что по ночам писала стихи? Помнится, она тихонько просыпалась, нащупывала рукой очки, присаживалась к окну с решеткой и надолго застывала в задумчивой позе.
— Зачем ты в темноте сидишь в очках? — спрашивала ее Вера.
— Думать легче…
И еще вспомнилось: перед пасхой Катя вдруг замкнулась и часами лежала на своей койке, глядя в потолок потухшими, глазами.
Звон церковных колоколов наполнил камеру.
Все притихли, сжались, а Катя точно проснулась — встала и начала читать стихи:
…Со стенок пыль — итог былогоТряпицей пыльной смываю я.Так жизни быль спустя немного,Как тряпкой пыльной, сметет меня…Кто-то не выдержал и всхлипнул. И тут раздался резкий вскрик:
— Довольно!
Все обернулись и увидели Наташу, но голос ее настолько изменился, что был совсем незнакомым.
— Что вы распустили нюни? Я сидела в камере смертников и то не позволяла себе думать так. Стыдитесь!
Вспоминая эту ночь, Вера улыбалась — как хорошо говорила тогда Наташа о жизни, которую надо сберечь для революции.
Именно после этой ночи решили они с Аннушкой поговорить с Наташей о партийных делах. Наташа нахмурилась.
— На душе у меня смутно, — тихо призналась она, — так скверно — зареветь хочется. Азеф, один из руководителей партии эсеров, оказался провокатором.
Вера и Аннушка слышали об этом чудовищном разоблачении и промолчали.
— Вы знаете, да? — встрепенулась Наташа. — Это же так ужасно! Я видела его несколько раз, даже разговаривала. И вдруг… И все думаю — по тому ли пути я шла.
Оказалось, что Наташа ленинских работ не знала, что, как эсерка-максималистка, она стоит за полную конфискацию помещичьих, удельных и церковных земель, а Ленин, по ее мнению, говорит лишь о возвращении крестьянам «отрезков».
— Да кто тебе это сказал? — улыбнулась Аннушка.
— Как кто? Это же и в программе записано.
Тогда Вера и Аннушка с жаром принялись рассказывать, что еще в пятом году Ленин сам предложил заменить лозунг об «отрезках» лозунгом о полной конфискации всех помещичьих земель.