Искатель. 1971. Выпуск №2

Азимов Айзек

— Нам приходится держать сторожевых собак и ставить у полей вооруженную охрану, а не то нам нечего будет жать!

— Полегче, полегче! Я ведь просто объясняю тебе, что у этой войны причины посерьезней глупой драки, которую затеяли на свадьбе перепившиеся дураки. А они не перепились бы, если бы вино держали от них подальше. Тут и вы виноваты не меньше нас.

Человек гневно привстал, но вовремя спохватился. Нужно положить конец войне, а не раздувать ее заново.

— Ну, как бы то ни было, а нам трудно ужиться. Люди и кентавры слишком уж непохожи друг на друга.

— Мы по-разному смотрим

на вещи, — согласился Иратсабал. — Стоит вам увидеть прогалину, как вы уже думаете только о том, как бы ее распахать. А для нас это — оленье пастбище, место, где гнездятся фазаны и роют норы кролики. Там, где появляются поля, пропадает дичь.

— А почему вы не можете охотиться где-нибудь подальше от полей? — спросил Кинфидий. — Нам же надо кормить наши семьи — малых ребят и дряхлых старцев. И нас так много, что мы не могли бы прожить одной охотой, даже если бы дичи было втрое больше, чем сейчас.

— А где же нам охотиться? — пожал плечами кентавр. — Ведь мы кочуем, и каждый раз, когда мы возвращаемся на старые места, оказывается, что долин распахано больше, чем прежде, деревьев срублено больше, а поля поднялись выше по склонам. Даже в Гойкокоа Этчеа, на родине моего племени, начали появляться маленькие поля, — сизая струйка чада, завивавшаяся над светильником, попала в ноздри кентавра, и он презрительно фыркнул. — Овечий жир! На лугах теперь пасутся не олени, а овцы — мальчишка пищит на дудочке, а кругом рыскают собаки.

— Если вы выберете себе, одну какую-нибудь область, земледельцы туда не пойдут, — сказал Кинфидий. — Но не в нашем обычае оставлять землю нераспаханной только потому, что кто-то намерен там охотиться, когда настанет следующая осень.

— Хоть Гойкокоа Эгчеа и велика, она не может кормить нас круглый год! Нам нужно вдесятеро больше простора — а если ты имеешь в виду еще и Скифию с Иллирией, так и в сто раз больше.

— Сам я живу в Фессалии, — сказал Кинфидий, — и, конечно, не могу не думать об Иллирии. Мы, люди, хотели бы, чтобы вы, кентавры, вообще переселились из Европы в Азию или куда-нибудь еще. Почему бы вам не перебраться в Сарматию и дальше к востоку? В тамошних пустынных степях никто не живет.

— Сарматия! Может быть, пахарю она и покажется пустынной, но я кое-что слышал от скифских кентавров. Туда двинулись ахейцы — настоящие великаны, и у каждого по двадцать коней, которым ничего не стоит съесть на завтрак тебя или меня. Эти ахейцы способны скакать на своих конях всю ночь, весь день сражаться. Клянусь Ейнко, я предпочту держаться от них подальше.

— Ну уж в Африке-то никто не живет! Так поезжайте туда, — предложил человек.

— Если бы мы и могли все туда переправиться…

— А почему бы и нет? У нас есть корабли. Чтобы перевезти вас всех, понадобится не меньше двух лет, но…

— Если бы мы туда и переправились, нам бы там не понравилось. Неподходящее

место для кентавра! Жара, сушь, дичи мало… Нет уж, спасибо. Но вы согласны отвезти нас в какое-нибудь другое место?

— Да, в любое! То есть в разумных пределах. Назови его.

— Перед тем как война разгорелась вовсю, у меня был приятель — юноша, ходивший в одно из тех плаваний, для которых вы постоянно снаряжаете корабли. Он рассказывал, что побывал в местах, где водится множество разной дичи и где даже растут священные поганки.

— Поганки? Чтобы варить из них яд? — воскликнул Кинфидий, и его рука невольно коснулась аккуратно перевязанной раны в боку.

— Яд! — Иратсабал наклонил голову и расхохотался в густую гнедую бороду. — Яд из поганок! Это ж надо придумать! Нет, мы их едим. Горячим кровь в праздник Лунных плясок, как вы, люди, этим своим вином. Никак не могу понять, зачем вы пьете дрянь, от которой наутро голова разламывается.

— Надо знать свою меру, тогда и голова болеть не будет, — наставительно сказал Кинфидий. — Но какое место ты имеешь в виду?

— Мой приятель говорил, что людям оно мало подходит, зато кентаврам наверняка понравится. Только горы с лугами по откосам, и никаких тебе равнин. Там негде сеять этот ваш ячмень. Вот вы отдайте нам эту землю, раз все равно не будете ее заселять.

— Погоди-ка! Уж не о последнем ли плавании Киприя ты говоришь?

— Да, мой приятель плавал на его корабле.

— Нет, клянусь Матерью Хлебодательницей! Как я могу уступить вам эту землю? Нам же о ней пока самим ничего не известно. Вдруг там столько олова и янтаря, что больше не надо будет плавать в Туле? А может, там есть жемчуг или пурпурницы? Ведь мы даже не знаем, что вам отдаем!

— Но, может, там вовсе нет никаких богатств! Разве Киприй говорил, что видел там олово или жемчуг? Его матросы что-то про это не слыхали. А мы поедем либо туда, либо никуда — это мое последнее слово. Мне ведь стоит только кивнуть, и война снова начнется…

Человек вскочил. У него даже губы побелели от гнева.

— Ну так начинай войну! Пусть мы до сих пор и не побеждали, но и поражений не терпели!

Иратсабал рывком поднялся с земли.

— В битвах вы нам не уступаете, не спорю. Но погодите! Мы умеем воевать и по-другому. Ночью мы будем вытаптывать ваши поля, днем нападать на вас из засады. Вы не посмеете подходить к лесу ближе, чем на полет стрелы. Мы будем гонять по полям ваших овец, пока они не исхудают, а на поле не останется ни единого колоса. Вы не соберете с них ни зернышка, кроме тех, которые успеете сорвать и сжевать убегая. Полны ли у вас житницы, Кинфидий? Сумеете ли вы дотянуть до следующей весны и сохранить зерно для нового посева?

Человек тяжело опустился на стул.

— Вы нашли наше уязвимое место. Такой войны мы не выдержим. Но как я могу обещать землю, которая мне не принадлежит? Ею могут распоряжаться только те, кто дал Киприю корабли.

— Заплатите им зерном, которое останется целым на полях. Или еще что-нибудь придумайте. Мы вовсе не хотим чинить вам лишние затруднения и, если нужно, добавим от себя оленьих и турьих шкур, сколько понадобится.

Кинфидий поднял голову.

— Ну хорошо, Иратсабал, — сказал он устало. — Мы отдаем вам Атлантиду.