Искатель. 1971. Выпуск №3
Шрифт:
На следующую ночь отбыли в другой мир итальянец и португалец, Педро и Христо. Те же небольшие пятна под ушами — и больше ничего. Три немца, Вейс, Вагнер и Мейсер, уже давно стали похожи на полоумных. Работая у насоса, они все время лопотали на своем языке, а если кто-нибудь из них оставался один, то разговаривал сам с собой. Должен сознаться, что я тоже стал не совсем нормальным. Да и кто не стал бы им, живя в вечном страхе? Когда я не работал у насоса, то расхаживал по палубе и мечтал. Помню, как я строил планы открыть школу для стремящихся к образованию молодых матросов, где они могли бы изучать медицину и таким образом избавиться от тяжелой, грязной корабельной работы.
Потом
Мы добрались до широты Бермудских островов, и я уже начинал думать, что тяготевшее над нами проклятие покинуло нас, — прошли уже три ночи, и никто не умер. По вот в одно бурное утро, когда ветром была сломана фор-брам-стеньга и унесены брамселя и вчетвером — японец был бесполезен на палубе — мы пытались взять пару рифов у грота, Вагнер, забормотав вдруг что-то на своем языке, бросился за борт. Я бросил ему веревку, но он оттолкнул ее и остался за кормой.
Теперь нас осталось только четверо, считая и японца, который продолжал плохо нас кормить, и пришлось потратить много времени и труда, чтобы взять на гроте два рифа. Воду в трюме мы уже не успевали откачивать — она все прибывала; мы откачивали, пока могли держаться на ногах, потом бросали и валились в изнеможении на пол, чтобы хоть немного поспать.
Однажды, смертельно усталые, мы повалились на палубе, приказав коку разбудить нас, когда посвежеет ветер или что-нибудь случится. Но он не стал нас будить, хотя случилось очень плохое дело. Я сам проснулся вдруг от холода и, поднявшись на ноги, глядел вокруг сонными глазами. Японец возился на кухне. Я потащился к немцам, чтобы позвать их к насосам, но нашел обоих закоченевшими — у каждого под ушами были маленькие красноватые пятна.
Конечно, я чуть не сошел с ума. Схватив японца за горло, я потребовал объяснения. Он заявил, что ничего не знает: он видел, что мы, усталые, легли спать, очень жалел нас и решил приготовить для нас хороший обед. Он весь дрожал от страха, и я отпустил его. Мы сбросили оба трупа за борт и направились к насосам, но справиться с прибывающей водой не могли. Наконец я бросил насосы и приготовил на всякий случай шлюпку, запасшись водой и продовольствием на двух человек. А пока я взял курс на Бермудские острова, надеясь, что, быть может, удастся выброситься с судном на берег и в морском суде отстоять хоть некоторую часть тех семи миллионов, которые были в трюме.
Но мне приходилось и управлять судном, и смотреть за палубой, так как японец был бесполезен. Я держался на ногах до тех пор, пока не показалась земля, и затем свалился, вконец истощенный работой. Но заснуть не мог. Лежа на люке, я чуть слышным голосом сказал коку, чтобы он как-нибудь управлял судном, держа направление к видневшейся на горизонте голубой точке, а сам впал в какое-то забытье, которое нельзя было назвать ни сном, ни бодрствованием. Я как будто и слышал, и даже видел из-под слегка приподнятых век, но в то же время мое сознание бездействовало, и я не мог даже защитить себя. Я видел, что японец ползет ко мне, видел, каким убийственным огнем горят бусинки его глаз, слышал тихое шарканье ног на мокрой палубе. Но не мог ни двинуться, ни говорить.
Он
Я не мог двигаться, но еще мог видеть, и более ненавистного, убийственного взгляда, какой был в глазах этого японского кока, я никогда не видел в жизни.
Он продолжал нажимать все сильнее и сильнее, и скоро я почувствовал, что уже не дышу.
И вдруг я очнулся. Я понял, что могу двигаться, и оттолкнул японца; он, пошатываясь, отступил назад, бормоча что-то на своем языке. Я поднялся на ноги, слабый, дрожащий, и он отскочил в сторону, но у меня не было сил преследовать его. Я был более чем слаб, был чуть жив, еле-еле дышал и совсем не мог говорить. Японец заперся у себя в камбузе, и я с большим трудом забрался в шлюпку, которая была уже подготовлена раньше, и убрал шлюпбалку.
У меня сохранилось лишь смутное воспоминание о том, как спал в шлюпке, как иногда просыпался, чтобы отогнать веслом этого подлого труса-японца. Помню также, что я совсем не мог говорить и мне было трудно глубоко дышать.
Но тот момент, когда шхуна наконец скрылась под водой, отчетливо сохранился в моей памяти. Японец был на палубе, которую уже заливала вода. Я знал, что шхуна сейчас затонет, и вынул нож, чтобы обрезать веревки, когда шлюпка коснется воды. Для меня не представляло труда сделать это — хотя я и не мог говорить, но мог двигаться; и когда шхуна погрузилась в воду и слух мой прорезал ужасный крик японца, я обрезал кормовые, потом носовые тали, и шлюпка оказалась на воде…
Несколько дней спустя меня подобрало транспортное судно с грузом фруктов, направляющееся в Нью-Йорк. Волосы мои поседели. С тех пор я все время работаю официантом в надежде, что мне удастся встретиться с кем-нибудь, кто заинтересовался бы возможностью поднять со дна моря шхуну, но дело не клеится. И я решил уехать на Кубу. Там я знаю место, где спрятано золото. Хотите ехать со мной?
— Нет, — ответил я. — Вы лучше скажите мне, что погубило всю вашу команду?
— Конечно, японец-самурай. Он, видимо, был большой знаток джиу-джитсу, очень распространенной в Японии борьбы. С тех пор я порядком познакомился с медициной и кое-что знаю. Пневмогастрический нерв был причиной смерти. Этот нерв идет от головного мозга к сердцу и легким и кончается около желудка. Он одновременно выполняет функции моторную, чувствующую и симпатическую. Легкий нажим на него задерживает дыхание, длительное давление парализует голосовые связки, ведет к потере сознания, а сильное давление приостанавливает действие сердца, и тогда наступает смерть.