Искатель. 1977. Выпуск №1
Шрифт:
Расторопный Рыжиков собрал запасные рожки к «шмайсерам», вытащил из трофейного вещмешка пакет с сахаром и дал каждому поляку по два кусочка рафинада.
Дети держали сахар в руках и чего-то ждали. Тогда старшина положил в рот кусочек рафинада и с аппетитом захрупал им.
Нечто похожее на улыбку отразилось на лицах ребят, и они стали с жадностью есть сахар.
Тихон стоял в стороне и беззвучно плакал.
Тасманов смотрел на маленьких поляков и пытался разобраться в себе, в своих мыслях и чувствах, потерявших на
Новое, никогда не испытанное чувство родилось в нем при первом же взгляде на бездомных, наверняка безымянных детишек. Больно обожгло сердце. За годы войны капитан насмотрелся смертей и страданий, привык к ним, как привыкают к жестокой необходимости, когда ничего нельзя изменить или переделать. И вот дети.
Маленькие заключенные. Маски вместо лиц. Выпирающие из лохмотьев ключицы. Старческая бескровная кожа на тонких руках.
«Никто из них не должен умереть». Эта простая четкая мысль вернула Тасманова в привычное состояние. Он взглянул на радиста. Долгих, прикрывшись плащом, возился с рацией. Он словно почувствовал взгляд командира, вскинулся и несколько растерянно произнес:
— Товарищ капитан, «Вереск» на приеме!
Капитан взял микрофон, надел наушники.
— «Вереск», я — «Вега»… Как слышите меня? Прием…
— Я — «Вереск», — сразу же отозвался глухой знакомый голос Дробного, — докладывай…
Тасманов достал карту и четко доложил обстановку.
В наушниках послышался треск, далекая немецкая речь.
И снова раздался глуховатый сердитый голос начальника штаба:
— Ты не ошибся насчет «Викинга»?
— Нет, — ответил Тасманов. — Танковая бригада «Викинг». Пауза длилась долго. «Докладывает комдиву», — догадался
Тасманов.
— «Вега», ты слушаешь? — спросил «Вереск».
— Я — «Вега». Слушаю. Прием.
— Возвращайся. И хорошо бы, тихо…
«Тихо не получится», — подумал Тасманов и сказал в микрофон:
— Преследуюсь тремя поисковыми группами. У немцев собаки. Боя не избежать. Прошу выслать конный разведвзвод в квадрат двести шесть — сигнал для опознания две красные ракеты, ответ — две зеленые…
— Понял, капитан. Взвод высылаю… Уходи… Связь по возможности. Действуй…
«Уходи» — это крепко сказано», — думал Тасманов. Далеко ли уйдешь с доведенными до крайнего истощения детишками?
И все же он повел разросшуюся группу к реке. Немцы не показывались. Может быть, сбились со следа — дождь сыпал и сыпал, — а может быть, разделили группы и решили взять разведчиков в кольцо. Так думал Тасманов.
Он не мог знать, что немцы нарвутся на засаду польских партизан, действующих в округе, что в коротком бою, потеряв половину своих людей, обер-лейтенант, командир двух ягдкоманд, отступит к броду под защиту регулярных частей.
Тасманов и не подозревал, как близко ходила смерть: ведь наткнись
Капитан умолчал о детях в разговоре с Дробным намеренно. Он побоялся приказа оставить ребят на попечение какого-нибудь хуторянина, что было равносильно гибели.
Они несли ребят по очереди — тех, которые уже не могли идти. Рыжиков посадил на плечи двоих мальчишек и велел крепко держаться за каску.
Тихон нес на руках истощенного до невозможности самого маленького.
Кудря часто останавливался: ему все казалось — мальчонка перестал дышать.
Группа продвигалась к реке вдоль грейдера. В лесу не так донимал дождь, в случае же тревоги можно было занять круговую оборону, маскируясь за деревьями.
Не доходя до реки с полкилометра, Тасманов остановил группу и выслал вперед старшину и Струткиса. Эту пару капитан сделал неразлучной. Немецкий Струткиса был безукоризнен, хладнокровия хватило бы на пятерых. Айвар худощав, но силы ему не занимать.
Рыжиков сообразителен, чуток. Опыт. Всю войну по тылам.
В заросшей орешником низине было сыро, промозгло, неуютно. Дети сбились в плотную кучку, согревая друг друга полуголыми исхудалыми телами. Они негромко переговаривались, словно читали молитву.
«Их нужно накормить, иначе они не дойдут, — подумал капитан. — Хотя бы по стакану молока с хлебом. Тушенка не годится — умрут сразу. У Петухова в НЗ сухари…»
Но прежде чем пришло решение, Тасманов уже напряженно прислушивался.
Сверху от дороги доносились странные незнакомые звуки. Чвак-чвак, чвак-чвак… Будто квакала огромная лягушка.
Звуки становились сильней, обрастали другими, треснула валежина, зашуршала прошлогодняя хвоя.
И, осознав, что он слышит чваканье кованых сапог, Тасманов по-немецки, чтобы было понятно детям, громко шепнул:
— Руих!
Петухов и Кудря замерли с изготовленными автоматами там, где их застал приказ командира. Долгих лег на рацию, поводя стволом трофейного пулемета в сторону звуков.
Тасманов достал две гранаты с длинными деревянными ручками. Гранаты были немецкие, очень удобные в таком вот назревающем бою.
Как не хотел и боялся сейчас Тасманов этого боя! В штабе ждут карту. По рации всего не скажешь. Карта — это его, Тасманова, глаза. И то, что увидели они, теперь хотели увидеть и Дробный и комдив.
И какой может быть маневр в скоротечной схватке, когда ты скован, спеленат по рукам и ногам спасенными детишками.
Тасманов слушал теперь уже близкие шаги, стараясь уловить повизгивание овчарок, слова команд. Но раздался приглушенный кашель, и хриплый голос кому-то сказал: