Искатель. 1977. Выпуск №2
Шрифт:
В этой будничной, спокойной, деловой обстановке и происходят подлинные открытия. Именно здесь они рождаются, а не в пустых газетных спорах и сенсационной шумихе. И приходят открытия всегда неожиданно. Надо постоянно ждать их и быть начеку!
Жорж СИМЕНОН
А ФЕЛИСИ-ТО ЗДЕСЬ! [6]
6
Окончание.
Глава четвертая
ПРОИСШЕСТВИЕ С ВЫСТРЕЛОМ ИЗ ТАКСИ
Мегрэ неторопливо поднимается по улице Пигаль. Уже миновала полночь, и после грозы стало свежо, на тротуарах еще не высохли лужи. Светятся вывески ночных кабачков. Швейцары сразу же узнают комиссара, когда он проходит мимо, а в табачной лавчонке на углу улицы Нотр-Дам де Лоретт клиенты, которые пьют у подковообразной стойки, при виде его переглядываются. Конечно, непосвященный вряд ли что-нибудь заметил бы. Однако по всему Монмартру, который только и живет полуночниками, чувствуется какое-то неуловимое движение, словно легкая рябь, предвещающая бурю на водяной глади пруда.
Мегрэ это знает. И он доволен. Здесь, по крайней мере, ему не нужно иметь дело с девчонкой, которая либо плачет, либо ведет себя вызывающе. На ходу он узнает знакомые силуэты, слышит слова приказа, которые передаются из уст в уста, и замечает даже, как в туалетных комнатах дансингов перепуганные уборщицы, так называемые «мадам пипи», поспешно прячут пакетики с кокаином.
«Пеликан» здесь, налево. Вот его голубая неоновая вывеска, негр-швейцар у дверей. Кто-то появился из темноты, поравнялся с комиссаром и произнес со вздохом:
— Я так рад, что вы приехали.
Это Жанвье. Он объясняет с безразличием, которое иные могли бы принять за цинизм, но которое все же немного наиграно.
— Он уже готов, шеф… Я боялся только одного: как бы он без вас все не выложил… Он вот-вот расколется…
Они останавливаются у края тротуара, словно наслаждаясь свежим послегрозовым воздухом, и Мегрэ набивает новую трубку.
— Начиная с Руана он совсем не в себе… Пока мы в ожидании поезда сидели в буфете, мне раз десять казалось, что вот он сейчас бросится ко мне и все расскажет… Он еще новичок…
От Мегрэ не ускользает ничего, что делается вокруг. При виде его многие из тех, у кого неспокойно на совести, пускаются наутек, другие поспешно прячут в надежное место какие-то запретные вещи.
— В поезде он сидел совсем обессиленный… На вокзале Сен-Лазар, когда мы приехали, он растерялся, не знал, что делать. Кроме всего, он еще немного пьян. Ведь со вчерашнего дня он так много пил… В конце концов он потащился к себе на улицу Лепик, там, видимо, помылся, надел смокинг… Ел он без всякого аппетита в дешевом ресторанчике на площади Бланш, а оттуда явился на работу. Вы туда идете?..
— Иди поспи, старина…
Если Мегрэ понадобится помощь, на набережной Орфевр оставлены на всякий случай двое из его бригады.
— Пошли! — вздыхает Мегрэ.
Он входит в «Пеликан» и пожимает плечами, видя, что негр-швейцар суетится вокруг него и считает своим долгом растянуть рот в улыбке до ушей. Комиссар отказывается оставить свое пальто гардеробщице…
Сквозь плюшевые занавеси у входа в зал до него доносятся звуки джаза. Налево маленький бар.
Две дамы, сидящие там, зевают. Какой-то папенькин сынок уже порядочно набрался. Навстречу Мегрэ спешит хозяин.
— Привет! — ворчит комиссар.
Хозяин, видимо, встревожен.
— Скажите… По крайней мере, ничего страшного?
— Да нет же… Нет…
И Мегрэ, отстранив его, усаживается в углу, неподалеку от эстрады, где играют музыканты.
— Виски?
— Кружку пива…
— Вы же знаете, что пива мы не держим…
— Тогда рюмку коньяка с водой…
Вокруг все так убого! Клиентов почти нет. Да разве зайдет сюда настоящий клиент, в этот узенький зал, где лампы под абажуром излучают красноватый свет, переходящий в лиловый, когда оркестр начинает играть танго? За столиками — женщины, в обязанности которых входит развлекать гостей. Теперь, когда они узнали, кто этот новый клиент, они не дают себе труда танцевать друг с дружкой, и одна из них берется за вязание.
На эстраде Петийон в смокинге кажется еще худее, еще моложе, чем на самом деле. Из-под длинных светлых волос смотрит мертвенно-бледное лицо, глаза покраснели от усталости и тревоги. Как бедняга ни старается, он не может отвести взгляд от комиссара, который ждет.
Жанвье прав: он совсем готов… Есть признаки, которые не обманывают, ясно показывают, что человек дошел до предела, механизм его вышел из строя, разум у него помутился, и он спешит покончить с этим, выложить все, что у него на сердце. Ему так тяжело, что вот-вот он положит свой саксофон и бросится к Мегрэ.
Зрелище не из приятных — человек, охваченный страхом. Мегрэ немало перевидел таких, сам умело направлял допросы, которые длились иногда по двадцать часов и больше, пока ему не удавалось довести своего собеседника, вернее даже человека, которого он подвергал пытке, до физического и морального изнеможения.
На этот раз он здесь ни при чем. Он не верил, что Петийон причастен к убийству, не почувствовал этого. Он не занимался Петийоном, околдованный этой Фелиси, о которой не перестает думать.
Мегрэ пьет. Должно быть, Петийон удивлен, видя комиссара таким равнодушным. Руки музыканта с длинными тонкими пальцами дрожат. Его товарищи по оркестру украдкой поглядывают на него.
Чего он так упорно искал все эти сорок восемь безумных часов? За какую надежду цеплялся? Кого поджидал в этих кафе, в этих барах, в которые поочередно заглядывал, сидя там, не сводил жадного взгляда с двери и, ничего не добившись, уходил разочарованный, чтобы искать в другом месте? Наконец, зачем он поехал в Руан, где сразу же устремился в пивную с женщинами в районе казарм?