Искатель. 1977. Выпуск №6
Шрифт:
Лорка покачал головой.
— Хитрый ты все-таки человек, Теодорович.
Ревский засмеялся.
— Не одному же тебе хитрить да лукавить.
Когда над телеинформаром вспыхнула беззвучная зеленая молния и был дан отбой сеансу связи, Лорка, попросив скептически настроенного Теодоровича подождать, включил карманный фонарик и тщательно обшарил вершину взгорка, на котором они сидели. И ничего не нашел. Вернее, не нашел ничего достойного внимания, лишь обрывок бумаги, которая обычно используется для упаковки некоторых продуктов.
2
Лорка вошел в гостиничный номер
Ришар сидел за столиком и разбирал шахматную партию. Положение было высвечено на серо-белой крышке столика желтыми и синими фигурками и менялось, как прикинул Лорка, с интервалом около пяти секунд. Для такого мастера, как Дирий, темп был довольно медленный. К тому же нажатием на кнопку Ришар вдруг приостановил автоматическое проигрывание и, причмокнув от восхищения, принялся любоваться сложившейся позицией.
Случайно бросив взгляд на дверь, Дирий заметил наконец Лорку и застыл с приподнятой рукой и тем сосредоточенно-властным выражением на лице, которое характерно для дирижеров, режиссеров и шахматистов. И только после ощутимой паузы вдруг улыбнулся и укоризненно покачал головой.
— Я его жду, а он? Стоит в дверях недвижимый, как статуя командора! — И сменил тон: — Что так долго?
— Шел пешком. Уж очень погода хороша.
— Садись, — сказал ему Ришар. — Чаю, кофе, молока? Может быть, закусишь?
— Спасибо, ничего не нужно. — Лорка с удовольствием вытянулся в кресле и кивнул головой на окно. — Может, мы напрасно жмемся к субтропикам и теряем эти радости?
Выразительные глаза Ришара обрели насмешливое выражение.
— Эти радости бывают тут раз в месяц, и то по обещанию. А так ветер, вьюги, пурга или такой мороз, что и носа из шлема не высунешь. Ну а если очень захочется экзотики, то от субтропиков до лесотундры всего полчаса хода тоннель магистралью.
Дирий говорил легко, с ироничной улыбкой, но Лорка уже заметил, что он нервничает. Собственно, об этом говорили и шахматы, которые поспешно убрал Ришар: в минуты тревожного ожидания и нервотрепки бортинженер Дирий часто отвлекался игрой. Вряд ли стоило мучить беспредметным разговором и себя и Ришара, поэтому Лорка прямо спросил:
— Итак, что же ты решил в отношении Кики?
Прежде чем нанести визит товарищу, Лорка еще по видеофону предложил ему принять участие в экспедиции на Кику. Дирий помолчал, а потом с легкой улыбкой, в которой почудилось нечто виноватое, попросил разрешения подумать. Лорку это насторожило, и он почел за лучшее встретиться с ним лично.
— Я все взвесил, — медленно проговорил Дирий и поднял на Федора глаза. — Я все тщательно взвесил и решил от твоего предложения отказаться.
Глаза Ришара были спокойны, но где-то в самой глубине пряталась не то виноватость, не то сожаление — понять было трудно, невеселые это были глаза.
—
— И мне жаль. — Дирий отвел взгляд. — Но разглядеть правду, пусть даже горькую, лучше, чем строить иллюзии.
— Жаль, — повторил Лорка. — Я здорово рассчитывал на тебя, Риш.
Дирий мельком взглянул на него.
— Тем более что я сам напросился. Ты это хочешь сказать?
Лорка покачал головой.
— Это мелочи, я не о том. В отряде, который я уже скомпоновал в своей голове, тебе трудно будет найти замену.
— Возможно. — Дирий мельком взглянул на Федора. — А Игорь Дюк?
— Игорь само собой.
Ришар кивнул в знак согласия и вдруг с пробудившимся любопытством спросил:
— Собираешь команду звезд?
— Да, что-то в этом роде.
— Разумно.
Ришар прекрасно владел собой. Спокойное лицо, сдержанный тон, изящная поза, непринужденные жесты, которыми он иногда подчеркивал свои слова. Железная воля незаурядной личности делала свое дело: умение расслабиться в минуты нервного или физического напряжения — великое умение! Но по ряду неуловимых признаков, жесткой складке губ, сосредоточенному взгляду и бог знает еще почему Лорка замечал душевное смятение товарища. Неписаная этика коммунистических взаимоотношений не позволяла Лорке чего-то выяснять, задавая вопросы, или приставать с утешениями. Но ему было искренне жаль старого товарища, хотя он и не знал, что с ним такое стряслось со времени последней встречи. Надо было как-то отвлечь его от неприятных мыслей и переживаний. Взгляд Федора остановился на шахматном столике, и он предложил:
— Не сыграть ли нам партию в шахматы?
— Ты серьезно?
— Конечно! — зеленые глаза Лорки щурились в плутоватой улыбке. — Разве ты не знаешь, что после шпаги и самбо я больше всего люблю шахматы?
Ришар вдруг поднял голову, проницательно взглянул на Федора и очень спокойно сказал:
— Именно шахматы окончательно убедили меня в том, что путь на Кику для меня заказан. — Заметив удивление Лорки, пояснил: — Раздумывая над твоим предложением, я сел за шахматный столик. И мне вдруг подумалось: а много ли великих шахматистов, скажем, чемпионов мира, сумели заиграть в прежнюю силу после того, как соперник ухитрился учинить им настоящий разгром? Не случайное поражение, а подлинный принципиальный разгром. Не доверяя памяти, я обратился к компьютеру и принялся просматривать историю шахматных чемпионатов, начиная с самых истоков, от Стейница и Ласкера. И поразился, даже испугался! Ни один шахматный титан после краха никогда не поднимался на прежнюю высоту. Они продолжали играть, играть хорошо, иногда прекрасно. Но никогда не возвращались былые величие и несокрушимость. Понимаешь? Никогда!
Лорка понимал. Психологический надлом лечить куда труднее телесных ушибов и переломов. Память о срыве, память о поражении сидит в подсознании, как клещ. В ординарной обстановке человек не подозревает о его существовании, но стоит ситуации накалиться и выйти на самую грань допустимого, как этот клещ пробуждается, больно впивается в мозг и на место былой решительности приходит неуверенность. Гнет былых поражений — тяжелый гнет. Сорвавшись психологически один раз в космосе, Ришар Дирий боялся, что такое может повториться еще раз, на Кике.