Искатель. 1978. Выпуск №1
Шрифт:
— Где камень?
— Он фальшивый, Каргер, — Седой улыбнулся. — И потом… Я предвидел этот грабеж.
— А пулю ты предвидел?
— Не исключал такой возможности…
— Получишь… Между прочим, ты мне сразу не понравился…
— А я вас полюбил с первого взгляда, Каргер. Такой добродушный малый…
— Мы устроим «тир», — бормотал Хольц, — я давно не стрелял в живого большевика.
«Войне конец, — подумал Андрей, — может, сейчас, сию минуту… Что же она медлит, Лота Кестнер? А не ошибается ли он? Женщина могла просто покачать головой, сожалея или не принимая того, что здесь
Хольц, Каргер и Рорбах разглядывали Седого с любопытством и ненавистью.
— Тридцать метров, — сказал Хопьц, — ставлю бутылку «Мартеля»…
— Нет, Ганс, — Рорбах протестующе поднял руку, — «тир» так «тир». Тридцать метров, и каждому по два выстрела. Стрелять по конечностям. Мы четвертуем его…
Андрей взглянул на Лоту. Она стояла теперь совсем близко к обрыву. Капюшон на ней был откинут, и волосы разметались по плечам. Ветер заламывал ее хрупкое тело над обрывом. Седому казалось, что еще мгновение и ветер столкнет женщину в пропасть.
Каргер считал шаги. Заледеневший снег гулко скрипел под его ногами. Последней к пятачку, вытоптанному Картером, подошла Лота.
— Господа, — услышал Андрей ее металлический голос, — прошу право первого выстрела…
— Да, конечно, — сразу же согласился Хольц и объявил, как на ипподроме, — Лота Кестнер стреляет первой…
Лота расстегнула куртку.
— Дайте мне ваш «вальтер», Ганс, мой пугач слишком легок…
Хольц протянул ей пистолет. Она встала боком, как на дуэли, чуть согнула руку в локте и стала медленно поднимать ее, целясь Седому в голову. Внезапно, когда все уже ждали выстрела, рука ее опустилась.
— Подарите мне пять шагов, господа… мне трудно целиться.
Голос ее прозвучал тускло, почти жалобно.
— Вы женщина, Лота, и имеете на это право. Делайте пять шагов и стреляйте, иначе наш пациент замерзнет.
Рорбах, как всегда, был снисходителен и вежлив. Лота сделала первый шаг, и Каргер громко сказал:
— Один…
— Два… — сказали вместе Хольц и Каргер. Им нравилась эта игра.
— Три… — скандировали они, — четыре… пять… Стой!
И вдруг она резко повернулась. Лота Кестнер стреляла в упор. Первым упал Каргер, так и не успев сообразить, что же произошло. Рорбах попытался выхватить из кармана куртки пистолет, но тут же рухнул, сраженный пулей в сердце. Хольц присел и прыгнул вперед, пытаясь достать Лоту своими длинными руками.
Она всадила в него две пули, и он зарылся лицом в снег у самых ее ног.
Лота повернулась к Андрею, бросила «вальтер» и, пошатываясь, двинулась к нему, слабо взмахивая руками, словно собиралась взлететь.
— Ох! — Ноги у нее подогнулись, и она рухнула в снег лицом. Но тут же попыталась подняться, бормоча: — Я сейчас… сейчас… у меня есть нож…
Лота снова упала, и Андрей услышал, как она тихо плачет. Расстрел эсэсовцев
Андрей молчал. Он и сем чувствовал себя прескверно. Его бил озноб, горечь заполняла рот — удар по печени не прошел даром… Наконец Лота поднялась и, пошатываясь, приблизилась к скале-обелиску. Держа нож обеими руками, перерезала веревку.
Седой вздохнул полной грудью, все еще боясь оттолкнуться от скалы.
— Как вас зовут? — устало спросил он. — Меня — Андрей…
— Я не могу сказать тебе своего имени, Андрюша…
Лота смотрела на Седого добрыми, ласковыми глазами, и что-то материнское, нежное было в долгом ее взгляде.
— Но я сделаю то, о чем мечтала всю войну. Я поцелую тебя за всю нашу Красную Армию, которая сломала фашистского гада… Я так долго ждала тебя… солдат…
— Да… — Седой откликнулся, как эхо.
Она приблизилась к нему, протянула руки. Андрей вздрогнул и закрыл глаза. Он почувствовал ее теплые губы всего на одну секунду. Ему показалось, что его поцеловал ребенок.
Он трогал ее смерзшиеся, запорошенные снегом волосы и тихо говорил:
— Я достану его… не волнуйся. Он ушел на расстояние крика.
— Да. Теперь я знаю — это он. Я так и думала, но не была уверена. Айсфогель… Я видела его однажды в Берлине, Никто не знает, в каком чине он служит в РСХА.
Лота подняла к Седому лицо.
— Андрей, это опасный, сильный человек. Будь осторожен. Возьми второй пистолет и все запасные обоймы. Я немного отдохну и пойду следом… Но пойдем мы не так, как он, а срежем угол. Под северным гребнем можно пройти к перевалу более коротким путем, но там в кулуаре почти всегда сходят лавины. В ясные дни с двенадцати до трех часов. Можно успеть…
Лота взглянула на часы.
— Сейчас десять… Он идет старой, проверенной тропой — не хочет рисковать. А мы должны… Нас теперь двое. И помни: английский «стен-ган» бьет на двести пятьдесят метров. Вот, возьми… — Лота протянула Андрею длинный красный шнур, — Привяжи к руке — вдруг все-таки лавина…
Седой спрятал шнур в карман, пересчитал обоймы и тоже сунул в карман. Тяжело поднялся, прошел к скале-обелиску, присел на корточки и стал разгребать снег.
— Потерял что-нибудь?
Лота неслышно присела рядом.
— Танковую бригаду. Подполковник Сухов мне этого не простит. Фамильная вещь, известная всей Европе. Вот он…
Седой разжал ладонь с зачерпнутым снегом, извлек из беловатой массы жевательной резинки перстень и протянул его Лоте:
— Сдаю без расписки…
— Не годится, Андрей. Сам вручишь бриллиант Сухову Николаю Севостьяновичу…
— Ты знаешь Сухова?
— Знаю. Но об этом после… «Стен-ган» бьет не двести пятьдесят…
Он поднимался, и горы точно опускались. Когда он вышел на скалистый северный гребень, вершины уже стали ослепительно белыми. Весеннее солнце поднялось высоко, но здесь, у границы вечных снегов, было холодно и сыро. Тусклой голубизной отливали изломы ледников, прозрачные лиловые тени лежали в ущельях.