Искатель. 1978. Выпуск №6
Шрифт:
Теперь можно было уходить. Абдулла оделся, пристегнул флягу к брючному поясу под халатом, сунул за пазуху бутылку. Поставил тунчу с водой в ведро и, забросив берданку на левое плечо, подхватил его здоровой рукой. Теперь он шел по такыру навстречу диверсантам. Путь его был продолжением цепочки следов на барханах, которые он оставил, когда шел к Нарзы-кую в полдень. Чтобы сбить с толку возможных преследователей, Абдулла иногда заходил на песчаную кромку у края такыра и шел по ней, оставляя четкие следы. А затем опять сворачивал на твердую глинистую поверхность, где его разлапистые чокои не оставляли ни пятнышка. Только
Такыр, постепенно расширяясь, далеко уходил к востоку. Пройдя с километр, Абдулла приметил слева небольшую ложбинку, забитую плотным слежавшимся песком. По ней стекал дождевой поток, и поверхность песка здесь была тверже асфальта. Осторожно ступая по ней и оглядываясь, не наследил ли, двинулся в барханы.
Солнце наполовину утонуло за линией горизонта, когда Абдулла вновь повернул назад и пошел параллельно такыру, скрытому от него несколькими барханными грядами. Песчаную гору для наблюдения за колодцем он облюбовал, еще таская воду, и теперь шел к ней, не теряя из виду жесткую гребенку кустов на вершине. Там Абдулла намеревался устроиться и дожидаться прихода диверсантов.
Задыхаясь, он наконец взобрался на бархан и обессиленно свалился на песок. Впервые за день Абдулла получил возможность отдохнуть, вытянулся во весь рост. Раздвинув ветки, он увидел вдали колодец и часть такыра, освещенные слабым лунным светом. Пока там никого не было.
Лихорадочно работая у колодца, усталый, разбитый, он забыл о еде, и только сейчас почувствовал острый приступ голода. Спокойно развернул кушак, достал два последних небольших куска чурека и крохотный, в ноготь величиной, кусочек сахара. Жевал долго, катая во рту перетертую массу, пытаясь обмануть желудок. Съел все, но голод не исчез, только ненамного притупился.
Теперь хотелось спать. Уронить голову на приятно теплый песок, закрыть глаза и провалиться в забытье. Абдулла отчаянно боролся с внезапно подступившей сонливостью, тер глаза, смачивал их водой. Но все равно порой забывался чуткой настороженной дремотой. Очнувшись, впивался глазами в колодец, но такыр был по-прежнему пуст. Лишь однажды клубком прокатился по нему заяц-толай и мгновенно скрылся из виду.
Сколько времени прошло, Абдулла не знал. Звезды разгорались все ярче, небо темнело. Посвежело. Прохладный ветер гулял поверху, песок быстро остывал, и Абдулла слегка замерз; подоткнул под себя полы халата. Разгоряченное тело тоже остывало, покрываясь гусиной кожей. Хотелось встать, немного размяться, согреться движением. Но Абдулла лежал неподвижно, боясь пропустить диверсантов. Закрадывалось сомнение: придут ли? Но он отгонял эту мысль. Нарзы-кую был единственным источником воды на десятки километров вокруг. Если не считать глубокого полноводного Ак-кую, но там поят тысячи овец, всегда можно наткнуться на людей. Туда диверсанты вряд ли сунутся. Только сверхкрайняя необходимость может заставить их рискнуть.
ГЛАВА VII
Ожидал Абдулла, а все же вздрогнул от неожиданности, когда на видную ему часть такыра вышел первый диверсант. Шел он медленно, едва переставляя ноги. Издали Абдулла смутно различал лицо, но это был явно не туркмен. Ширококостный, с большими глазницами, округлой физиономией. Одет в советскую армейскую солдатскую форму без погон. На голове фуражка с плоским длинным козырьком.
Рюкзака на нем не было. «Выдохлись, — обрадованно подумал Абдулла. — Сил больше нет, бросил где-нибудь».
Только через несколько минут появился второй. Шел он еще медленней, уронив голову на грудь и не глядя по сторонам. Кургузый пиджачок застегнут на все пуговицы, брюки заправлены в сапоги. На макушке кепчонка-восьмиклинка. Встретишь на улице, не обратишь внимания, мужичок как мужичок. Только под узким пиджачком угадывались сильные плечи. На спине у него висел похудевший раз в пять, сморщенный до размеров солдатского «сидора» с парой белья и пачкой махорки рюкзак. Оружия не было видно. Или прятал под пиджаком, или не имел его вовсе.
Последним вышел на такыр высокий худощавый туркмен — это Абдулла определил сразу. Характерный разрез глаз, удлиненное темное лицо. На щеке белесоватое пятно, чем-то разъедена кожа. Абдулла чуть не вскрикнул от удивления. Неужели Назар-батыр, знаменитый басмач, о котором рассказывал отец? Короткий халат туго перепоясанный кушаком, суженные кинзу брюки, напоминавшие шаровары, на ногах чокои. Чабан, потерявший отару, да и только. За плечами высилась знакомая канистра.
«Назар-батыр», — убеждался Абдулла, вспомнив говор, который он ни с каким не мог спутать. Шрам от пендинки на щеке, высокий, ладный. Слишком многое совпадало, сомнения исчезли. «Не пропал, вернулся в родные края. Но на сей раз не уйдешь», — колыхнулся разбуженный гнев.
Предатель. Он привел на родную землю врагов. Не было страшнее преступления испокон веков среди туркмен. Абдулла инстинктивно сжал цевье берданки. Четко обрисовалась в лунном свете фигура Назар-батыра, велик соблазн взять на мушку, спустить курок. Одним предателем на земле станет меньше. Те, двое, без него в песках пропадут.
Но Абдулла сдержался. Если засекут вспышку выстрела — не уйти. Вон как тревожно по сторонам озираются, первый автомат в руки взял. Напуганы, осторожны до крайности. Уже не чувствуют себя в безопасности.
Назар-батыр, сбросив канистру, подошел к колодцу, заглянул внутрь, но, видимо, ничего не рассмотрел — темно. Зашарил по «изголовью» ладонями, обошел колодец в поисках веревки, недоуменно посмотрел на «товарищей». Развел растерянно руками — веревки не было. Наклонился, отковырнул кусочек такырной глины, бросил в колодец, долго, гораздо дольше, чем требовалось, прислушивался. Двое диверсантов, стоя за его спиной, терпеливо ждали. Наконец Назар-батыр поднялся, обернулся, что-то сказал. Видимо, о том, что воды в колодце нет. Звука голосов Абдулла почти не слышал, ветер доносил невнятные скомканные обрывки слов.
Один из диверсантов судорожно вскинул автомат, упер ствол в грудь Назар-батыру с явным намерением нажать на спуск. «Мужичок» вынул из-под пиджака пистолет с длинным тонким стволом, но не поднял, держал в опущенной руке, ожидая, видимо, чем это кончится.
Абдулла напряженно, до звона в ушах вслушивался, но все равно не мог разобрать ни слова.
Старый басмач стоял молча, не шевелясь. Одно неверное движение, и автоматная очередь, пожалуй, вспорола бы ему грудь. Диверсант был рассержен не на шутку и явно подозревал Назар-батыра в предательстве.