Искатель. 1980. Выпуск №4
Шрифт:
— Эх, князь, что же ты! — простонал сотник, поднимая своего коня на дыбы и швыряя его вперед.
Он успел достать мечом и развалить чуть ли не до пояса ударившего копьем ордынца. Но сверкнула и перед его глазами сабля, и Григорий с залитым кровью лицом тоже повалился с седла. Один из татар прыгнул на грудь упавшего на землю сотника, занес широкий нож над его горлом. Дорош смял татарина конем, соскочил с седла, склонился над князем Данилой. Битва уходила, откатывалась по дороге.
—
Дорош поднялся с колен, повернулся к Боброку, швырнул в ножны свою саблю.
— Сотник только ранен, а князь…
Он отвел глаза, снял шлем, склонил голову. И боярин тоже снял шлем.
— Он честно жил и честно умер, как и подобает настоящему русичу и воину, — тихо сказал боярин, глядя на неподвижное тело князя. — Не нам, смертным, знать свою судьбу, но я хотел бы умереть как он: в бою и с победой, сделав для Руси все, что только можно.
Боброк выпрямился, надел шлем, глянул на Дороша.
— Труби, атаман, сбор. Надо поскорее собрать раненых и предать земле мертвых. Литовцы рядом.
Из болотистых лесов они выбрались только ночью. На широкой, залитой лунным светом поляне Дорош, ехавший рядом с Боброком, воеводой и сотником Кириллом впереди отряда, придержал коня, повернулся к боярину.
— Все трясины и топи позади, боярин. Теперь до русского порубежья путь свободен. Пора нам прощаться с ранеными.
— Добро, атаман.
Они остановили коней и стали пропускать мимо себя вереницу своих дружинников и ватажников, пока не дождались раненых. Первым был сотник Григорий, он лежал на самодельной качалке, сплетенной из гибкой лозы и закрепленной между двумя лошадьми. Следом, с трудом держась в седле, ехал сотник Ярема из ватаги Дороша. Его левая рука, пробитая в предплечье стрелой, висела вдоль туловища, голова, задетая саблей, была обмотана куском холстины. И хотя лицо Яремы было перекошено от боли, глаза его, как всегда, смотрели весело.
— Все, сотник, приехали, — сказал Дорош, обращаясь к Яреме. — Попрощаемся и отправимся каждый своей дорогой. Коли что было между нами не так, прости и не поминай лихом. Здоровья и счастья тебе, друже.
Он нагнулся к сотнику, слегка тряхнул его за плечи.
— Прощай и ты, — как можно веселей сказал Ярема, стараясь не морщиться от боли. — И коли даст бог, погуляем мы еще с тобой по этой земле на лихих конях и с острой саблей. Удачи и счастья тебе, атаман.
Дорош и Боброк соскочили с коней, подошли к качалке. Сотник Григорий открыл глаза, попытался поднять голову, но тотчас снова ее уронил.
— Лежи, сотник, лежи, — ласково сказал Боброк, — береги силы.
— Где
— Ранен ты, сотник, крепко ранен. Врачевать тебя надобно и ставить на ноги. Оставляем мы тебя здесь вместе с другими ранеными.
— Оставляешь, боярин? — встрепенулся Григорий-. — Ведь я должен… — Он зашелся в кашле, замолчал.
— Ничего ты не должен, друже, — сказал Дорош, наклоняясь над ним. — Все, что мог, ты уже сделал, дай теперь и другим исполнить свой долг перед Русью. Сегодня ты пролил кровь на моей земле, а я завтра займу место в бою на твоей земле, и не посрамлю ни твоего, ни своего имени. Это же сделают и три сотни моих верных и храбрых казаков, что идут вместе со мной под московское знамя.
Простившись с остальными ранеными, Боброк и Дорош снова двинулись в голову колонны. Проехав поляну, они остановились, потому что в лес дальше уходили уже две дороги.
— Твое слово, атаман, — обратился Боброк к Дорошу.
— Обе дороги ведут на Русь, к Оке, — сказал Дорош, — Но вот эта короче, и потому она наша.
Он тронул коня, но сотник Кирилл встал на пути.
— Ты прав, атаман, эта дорога короче. Но только ехать нам надо по другой.
— Это почему же? — удивился Дорош.
— На другой дороге нас ждут люди. И я обещал, что мы встретимся с ними.
— Кто эти люди? — настороженно спросил Боброк.
— Боярин, поверь мне, это свои люди.
Он первым поехал по указанной дороге. Помедлив, тронулись за ним все остальные.
Устало опустив на грудь голову, Боброк, убаюкиваемый размеренным ходом своего коня, впал в полудрему. Что ж, он мог теперь позволить себе отдохнуть, русский боярин Дмитрий Боброк-Волынец, правая рука великого московского князя, посланный им с трудным и опасным заданием в Литву и успешно его выполнивший. И пусть нет сейчас половины тех людей, что пришли с ним в эти места из Москвы, пусть нет ни Иванко, ни сотника Григория, но дело сделано: московское войско уже на подходе к Дону, а литовский Ягайло все еще топчется в Литве и ждет от Мамая грамоту…
Пронзительный свист заставил вздрогнуть. Боброк открыл глаза, увидел лесную дорогу, спускавшуюся к броду через широкий лесной ручей. Доносилось глухое журчание воды, бегущей между отмелями золотистого под лунным светом песка.
Не доезжая до ручья нескольких шагов, сотник Кирилл, едущий впереди колонны, остановил коня и трижды прокричал в темноту филином. И едва смолкло эхо, как из леса на противоположном берегу выехала группа конных с щитами на плечах и копьями в руках, остановилась у самого уреза воды. Двое въехали в ручей и направились к ним.