Искатель. 1981. Выпуск №4
Шрифт:
Далее вычеркнуто: «Виски Йошикавы окропил пот, его сухая маска обмякла, и словно ожили темные стекла очков, став глазами, под взглядом которых судья Адамсон сделалась бела. Она тронула свой колокольчик, хотя зал был нем. В нем чеканно отдались шаги свидетеля д'Анжело».
«Франческо д'Анжело, старший тренер команды «Валендия» (64 года, вдов, бездетен, 23 года назад переселился с Земли, где, закончив футбольную карьеру, также работал тренером)».
Адвокат:
— Свидетель д'Анжело, какие указания вы дали руководимой вами команде перед матчем со «Скорундой»?
— Чисто тактические.
— Прошу ответить подробнее.
— Не
— Из показаний свидетеля Земана явствует, что вами был отдан приказ о проигрыше со счетом 4: 5. Вы подтверждаете это?
— Вранье.
— Вам известен человек по имени Арчибальд Хэйл?
— Это мой бывший игрок. Теперь он работает с молодежными группами.
— Вы встречались с ним перед матчем?
— У меня нет причин для встреч с этим субъектом.
— Миледи, прошу пригласить свидетеля Хэйла.
«Арчибальд Хэйл (35 лет, холост)».
Далее вычеркнуто: «Он был хорош — бывший «юный герой», решительный сверхмужчина с рекламного плаката».
— Свидетель Хэйл, что вам известно по данному делу?
— Накануне матча я пришел к д'Анжело. Я всегда к нему прихожу накануне. В двадцать два тридцать. Потому что в двадцать два сорок пять он уже в постельке. Король режима — наш Франко. Я сказал: «Завтра надо сделать 4: 5». Он ни слова, только допил свою простоквашу. Он меня теперь любит, как собака палку, но он преданный лакей, на него можно положиться.
Д'Анжело (с места):
— Это вранье! Ни слова правды!
— Каркай теперь, старая ворона!
В зале нарастает шум, слышатся возмущенные выкрики и свистки. Судья потрясает колокольчиком.
Далее вычеркнуто: «На скамье подсудимых хохочет обвиняемый Таубе, барабаня по барьеру кулачищами. Прокурор Гирнус вонзает в судью ледяной взгляд».
Адвокат:
— Свидетель, вы сказали: «Всегда прихожу накануне». Что значит «всегда»?
Крик с галерки:
— Арчи, прикуси язык!
— Эй, ты, — кричит в ответ свидетель, — я тебя вижу, а ты меня знаешь, крысеныш! Всегда — это всегда, я у них три года на связи!
В оглушительном шуме тонет звон судейского колокольца.
— Что такое «на связи»? — кричит адвокат.
— Я агент Синдиката!
— Что такое Синдикат?
— Лига! Тотошка! «Кикс»! Одна шайка! Эй, змеи, собаки, жабий народец! Верьте нам, целуйте нам пятки! Заполняйте ваши вонючие карточки! Кукиш вам, дырка от бублика! Все продано на сто лет вперед!
— Кто вас послал к д'Анжело?
Хэйл не успевает ответить на этот вопрос. Судебный пристав рысцой выбегает за дверь, и через минуту в зал врывается охрана. Стрелки становятся плечом к плечу спинами к судейскому столу и начинают медленно теснить из зала толпу.
— Всех! — кричит судья Адамсон, взмахивая крыльями мантии. — Всех вон! Прессу тоже вон! Процесс теперь будет закрытым!
16
Я писал всю ночь. Я переписывал трижды. В первом варианте документ составлял девятнадцать страниц, в третьем — девять. Это был не репортаж, а материалы к репортажу. Факты и краткие выводы. Коррупция в футболе и очевидное мошенничество с тотализатором. Контрабандный ввоз «живого товара» и растрата сумм регионных бюджетов, отведенных на работу с детскими и юношескими командами — несуществующими. Система изоляции наемных земных футболистов, служащая средством прикрытия грязных махинаций. Явная причастность ко всему этому лиц из высоких сфер, на что указывает акт
Я предлагал продолжить расследование, одновременно начав публикацию материалов.
Я не упомянул о моем интересе к «Клятве», о встрече с Теренсом Тейлором (он же Смит), о контактах с Йошикавой: ситуация представлялась мне серьезной и опасной, и я не хотел навлекать опасность на этих людей.
Прочтя и проведя в молчании около трех минут, Хорейшио Джонс встал, прошагал мимо меня журавлиными ногами и пригласил в кабинет Джима Каминского.
— Я прошу вас, Джеймс, самым тщательным образом ознакомиться с этим… несколько неожиданным документом.
Джим читал и восхищался. Пять раз он поцеловал кончики пальцев, однажды произнес: «Восхитительно», однажды: «Чертовская логика» и трижды: «Ух, как он растет!»
— Да, — веско сказал он, закончив. — Теперь мне все ясно. Мы стары, мы исписались, вот кто нас переплюнет, Хорейшио. Бобби, я поздравляю вас, мой мальчик.
— Джеймс, вам что-нибудь известно об этом? — строго спросил Хорейшио.
— Ни-че-го. Мне, старому волку, с моим нюхом! То есть, разумеется, в матчах иногда бывают липовые счета, разумеется, привозят с Земли игроков — пару, тройку в команду, я и назвать вам их могу, но система, Хорейшио, система, которую усматривает наш молодой друг, — эт-то находка, эт-то открытие, эт-то сенсация!
— Джеймс, будьте серьезны. Я жду ваших предложений.
— Хорейшио, вы меня знаете, я неизменно серьезен, я в постели серьезнее, чем президент, когда он приносит присягу. В чем ваши сомнения? Публиковать немедленно! Наши тиражи подскочат до космической цифры, и если потом нас с вами разнесет на части толпа обезумевших опровергателей, я умру счастливым.
Все было ясно: Джим разносил на части мое предложение.
17
Каминский удостоил меня величайшей чести — пригласил посетить вместе с ним клуб футбольных репортеров «Работяга хавбек», куда пускали лишь избранных. Там и столиков было всего семь — по одному для каждой из газет и один для телевидения. Каждый столик таился в алькове, на нем стояла лампа в форме мяча, над ним — портреты ведущих комментаторов и известных игроков с автографами.
Джим повел меня по залу, велеречиво знакомя с коллегами:
— Роберт Симпсон, восходящая звезда политического репортажа… Джулиус Кэдмен, проблемист, бриллиантовый мозг!
Розовый лысеющий толстячок сделался еще розовее.
— Роберт Симпсон, тончайший стилист нашей журналистики… Жан Жиро, безжалостный аналитик и нежнейшая душа!
Аналитик кивнул пожилым сизым носом и брюзгливо спросил, как это у Джима в последней статье получилось, что «Бранцоза», видите ли, под влиянием теоретических… хм, хм… концепций Мааса исповедует систему сетевых передач в центре с клиновидными фланговыми перемещениями. «Он же болван, ваш Маас, у него солома в башке, ему надо на Пелисье играть, Пелисье — таран». Джим закричал, что не слышал этого, не слышал… На крик сбежались от своих столиков все мыслители, теоретики, аналитики, исследователи, философы, одописцы его величества футбола — они вздымали длани, они срывали с себя очки, ерошили прически, выхватывали блокноты и стило и чертили замысловатые схемы.