Искатель. 1981. Выпуск №4
Шрифт:
Нырков слушал, плохо поначалу схватывая, о чем говорил кузнец. Но вскоре и для него картина прояснилась…
Оставив Зубкова внизу с мужиками, Матвей поднялся к Малышеву на колокольню. Там и встретили рассвет. Бандитов они заметили, едва те показались на улице, — с колокольни-то далеко видать. Но затаились, решили подпустить ближе, чтоб уж бить наверняка.
Ну а когда пошли конные, раздумывать было нечего. Одна была забота: захватить их побольше да положить.
— Парень-то твой молодец, крепкий, — говорил кузнец и подтверждал как бывший батареец.
Потом занялся огонь, и Матвей сказал
— Другая теперь забота, — продолжал кузнец. — Бандиты, вишь ты, попов дом заняли, а с него, почитай, полдвора церковного простреливается. Носа высунуть нельзя. Храм-то, он крепкий, каку хошь осаду выдержит, дак ведь сидишь-то, как мышь в западне. Главный вход мы закрыли. Через боковой выползаем.
— А это что за дед? — кивнул Нырков в сторону ушедшего старика.
— Егорка-то? — усмехнулся кузнец и покачал головой. — Сторож он тутошний. Тоже пострадал, бедолага. Сгорела его халупа. Может, огонь принесло — сушь ведь, а может, кто из бандитов запалил. Всего и спас-то бутыль самогона да мазь, что вас вот лечил… Как рука-то, Илья Иваныч?
— Полегче. Это меня, видать, за нее дернули, когда тащили сюда. А так терпеть можно. Ты мне вот что скажи, Баулин, много наших погибло? Чего с Сергеевым?
Баулин опустил голову.
— Наповал его, Илья Иваныч, мертвого уже тащили. И у меня двоих положили насмерть. Это там, на площади. И достать-то не успели. Тут тоже потери. Но больше раненые. Убило всего троих.
— И дозорные, — напомнил Илья.
— И они, видать, тоже, — вздохнул Баулин.
— А раненые где?
— Да вот же! — Баулин показал на женщин.
Нырков сразу все понял. То, что ему показалось мешками, на самом деле были прикрытые дерюжками раненые мужики, за которыми ухаживали женщины.
«Сколько же их?» — покачал головой Илья.
— Я ведь говорил, Илья Иваныч, солдаты они в большинстве никудышные. Таких, как говорится, пуля сама находит.
— Может, и никудышные, — возразил кузнец, — однако сколько атак-то отбили! Не говори… Мужик, он крепкий.
Нырков нащупал в кармане наган и сказал:
— Ну пошли на колокольню. Глянем, чего делается. Там и поговорим…
Малышев лежал на охапке сена, осторожно выглядывая из-за пулеметного щитка. Спина его была белой от известковой пыли. Услышав шаги, он перевернулся на бок, и Нырков увидел его потное, в грязных кирпичных потеках утомленное лицо. Солнце стояло в зените и пекло неимоверно.
— Живы, товарищ Нырков! — радостно воскликнул он и снова перевернулся на живот.
Нырков заметил рядом, на соломе, неразлучный малышевский маузер с приставленной к нему в виде приклада кобурой.
— Ух и давлю я их, товарищ Нырков, — снова заговорил Малышев, — как клопов. Где «максимкой», а то этой пушкой, — он кивнул на маузер. —
Нырков уже обратил внимание на глубокие щербины в стенах колокольни. Чумазое лицо Малышева, его взгляд теплом разлились по сердцу Ныркова.
— И много надавил? — улыбнулся он.
— А я не считаю. Давлю, и все. — Его рука потянулась к маузеру. — Отойдите в сторонку, сейчас они снова озвереют.
Он долго целился и наконец нажал на курок. В ответ мгновенно запели, застучали, отскакивая от камня, пули, звонко цокнули по колоколу.
— Я ж говорю, озвереют, — довольно заметил Малышев. — Жаль, у попа их не достать. Обзора нет. Никакой приличной видимости. — Он отполз к середине площадки и на карачках подобрался к лестнице, встал, вытирая пот ладонью. — Чего-то помощи пока не видать, товарищ Нырков?
Все четверо переглянулись. Их уже давно мучили эти вопросы: где остальные баулинские продармейцы, почему молчит Сосновка? То есть почему Сосновка молчит, Нырков с Баулиным уже примерно знали. Но где остальные — из Глуховки, Рождественского? Перехватили, весть не дошла?
Осторожно выглянув наружу, Нырков увидел сгоревший сельсовет. Пламени уже не было, только дым поднимался из черной каменной коробки, над которой нелепо возвышалась такая же черная, закопченная печь с полуразрушенной трубой. Благо, стоял дом чуть на отшибе. Другие пламенем не задело, а то полыхнуло бы все село. Тесно стоят усадьбы.
— А что бандиты предпринимают? — не оборачиваясь, спросил Нырков.
— Ультиматум выдвигали, — нехотя отозвался Баулин.
— Так что ж ты, понимаешь, молчал? — возмутился Нырков.
— А чего говорить-то? Ультиматум известный. Выдавайте большевиков и продотрядовцев. Их повесим, остальных простим.
— И все? — поинтересовался Нырков.
— Все. Чего еще? Известное дело.
— Мало. Плохо у них, значит, с пропагандой дело обстоит. Белогвардейский лозунг. Эсеры поумнее. Они уже поняли: на такой примитив мужики не клюнут… А оттуда, — Нырков кивнул в сторону далекой усадьбы, — ничего?
— Ничего, — вздохнул Баулин.
«Тоже плохо, — подумал Нырков. — Надо искать какую-нибудь возможность связаться с Михаилом… Но какую? Кого послать и как?»
— Послушайте, мужики, — вдруг мелькнула у него мысль, — а дед этот ваш, как его?
— Егорка… Егор Федосеевич, — поправился кузнец, заметив, что Нырков нахмурился.
— Он давно тут служит?
— Да, почитай, всю жизнь, — снова отозвался кузнец.
— Пошлите-ка его ко мне… Или нет, лучше я сам к нему спущусь.
Мысль-то мелькнула, но Нырков пока не знал, в какие действия ее облечь. Тем не менее с дедом надо переговорить. Что сейчас требуется в первую очередь? Выйти за ограду. Церковный сторож как никто лучше знает, каким путем можно уйти. Дальше… Передавать что-то Сибирцеву напрямую нельзя. Это исключено. Но ведь есть девушка. Маша. Можно передать ей, а она сама догадается, для кого весточка… Почему же, скажем, тот же дед не может этого сделать? Согласится ли, другой вопрос. Но ведь попробовать можно. Дед он, видимо, ничейный, хотя и служит у попа. То, что рассказал о нем Сибирцев, говорит скорее в его пользу, нежели во вред. А ждать больше нельзя.