Искатель. 1983. Выпуск №2
Шрифт:
Я промолчал. Шел второй час ночи. Толпа на площади не поредела ничуть. Кое-где горели небольшие костры из мусора. Раздуваемое ветром пламя освещало усталые лица людей. Люди смотрели ввысь, на звезды, словно пытались прочесть в звездных письменах ответ на земные вопросы.
— Слышал, янки подтвердили, будто они ликвидируют базу? До конца года. Сначала все на площади обрадовались, зашумели, даже пустили несколько ракет. Но потом узнали, что не ликвидируют, а переносят. В Порторалло, на самый юг Сицилии, Я тебе говорила, они кого угодно купят с потрохами. Что ж ты молчишь, Земледер?
— Вся площадь молчит, — сказал я.
— Давно
Я успел обнять Антонеллу рукой за плечо, когда небо позади нас вспыхнуло фонтанами пурпурного огня. Следом прикатился и начал нарастать гром, будто заработали неведомые жернова Галактики.
Это вновь запела Монте Кантаре, Поющая гора.
11. ЭПИЛОГ
Ватага мальчишек носилась вокруг памятника Джузеппе Гарибальди на берегу залива. Герой, возглавивший когда-то поход знаменитой “Тысячи”, высадился здесь, освобождая родину от папского и австрийского владычества. Левой рукою он опирался на шпагу, а правую простер в даль Тирренского моря, где скользили по горизонту тени чужеземных кораблей. Серо-белый вулканический пепел опускался на гриву медных волос великана.
На эфесе шпаги я разглядел двухголовую ящерицу — наподобие той, из-за которой я вновь оказался здесь, на Сицилии.
— Чудовищное извержение вулкана Монте Кантаре!.. — восторженно закричал появившийся на ступеньках бара шустрый продавец газет. — Расплавленная лава целиком поглощает Сигону!.. Возможная причина извержения — взрыв американской подземной базы! Есть версия, что базу взорвал Марио Калаватти, сбежавший после загадочного убийства пилота “летающей тарелки” Ньюхауза!.. Дебаты в парламенте о немедленном закрытии всех американских баз на территории Италии!
От мальчишек отделился один, кудрявый, с прекрасными чертами эллина. Подбежав ко мне, он сказал:
— Я знаю, синьор, почему вы глядите на нас. Хотите, наверно, угадать, во что играем?
— Уже угадал, — сказал я и протянул юному эллину разноцветный пакетик с мармеладом из лепестков роз. — Угостишь и друзей гарибальдийцев, ладно?
— Спасибо, синьор. А кто сегодня среди нас Гарибальди, угадаете?
— Сегодня не угадаю. Времени в обрез, — сказал я.
И тогда хозяин Сицилии ответил гордо:
— Я — Гарибальди. И тоже зовут Джузеппе. И я никогда не умру.
Фантастический рассказ
Х
отя о метаперламентальной теории теперь много говорят, ко все почему-то упускают из виду одну связанную с ней трудность. Должно быть, потому, что слишком близко касается она некоторых противных “вечных” вопросов, в Их не любят. От них отворачиваются. А я вот никак не могу разделить общепринятого к ним пренебрежения. Не могу, поскольку сам побывал в несравненно более фантастическом положении, нежели все легендарные личности, начиная от Крона, чьи судьбы, предсказанные заранее, так и не удавалось изменить.
Я не сторонник и не противник метаперламентальной теории и колеблюсь принять ее за истину или за ошибку. Но в одном я убежден твердо: относящиеся к ней проблемы не станут легче, если мы\ даже отвергнем эту теорию. Ведь очень трудно допустить, что такое понятие, как “теперь”, существует не только для нас с вами, но и для самого космоса. Почему именно наше с вами “теперь”, а не любое другое?
Как
Есть такие слова, смысл которых меняется, когда меняется лицо, которое их произносит. Так, например, если слово “я” произносит попугай — оно обозначает птицу, а если его произносит робот — оно обозначает машину. Если же слово “я” произносится различными людьми, то оно и обозначает различных людей.
Спорят, например, две девочки и твердят друг другу: “Нет, это не твоя, а моя кукла!” В устах каждой из них эта одна и та же фраза имеет свой собственный смысл, иначе о чем же было бы спорить?
Я не предвижу возражений, если заявлю, что и слово “здесь” принадлежит к такого рода многосмысленным словам. Ведь если его произносят на Марсе и не говорят при этом о нашей метагалактике, то имеют в виду какое-то место на Марсе, а если его произносят на Земле, то имеют в виду какое-то место на Земле. И слово это — “здесь” — лишено объективного значения, в том смысле, что нет для космоса такого места, как “здесь”. Есть много различных “здесь” для обитателей космоса, но нет никакого “здесь” для самого космоса.
Но можно ли то же самое сказать о слове “теперь”?
Казалось бы, да. Совершенно ясно, что значение слова “теперь” меняется, когда его произносят различные лица. Например, в устах Рамзеса II оно обозначало нечто иное, чем в устах Наполеона I. Но верно ли, что нет для самого космоса такого времени, как “теперь”? Очень трудно думать иначе! Однако, если космос не разделен никаким своим собственным “теперь” на свое прошедшее и будущее, если он существует разом со всем тем, что мы относим к прошедшему и будущему, то тогда все наши поступки в некотором смысле уже совершены. А с этим согласиться тоже нелегко!
Так вот, я убежден, что избежать такого рода проблем нисколько не помешает и не поможет даже полное забвение факта движения сознаний вперед и обратно по мировым линиям.
Впрочем, употреблять слово “факт” в связи с таким истолкованием событий преждевременно. Правда, теперь уже метаперламентальная теория ни с чьей стороны не вызывает прежних бурных возражений. Даже такой ее непримиримый прежний противник, как мой дядя Мирон Михайлович Магницкий, давно сжился с ней и смирился. Теперь он любит повторять, что упустил возможность поставить очень любопытные опыты. О, тут он прав!
Странное дело. Казалось бы, когда живешь повторно, то не можешь не испытать искушения хоть раз ступить не в ту сторону, хоть пальцем пошевелить не так, как прежде. Но в том-то и суть, что и я и другие находились тогда в каком-то похожем на транс состоянии, когда совершенно не до экспериментов.
Впрочем, это касается лишь вторичных наших переживаний. Что же до первых “сдвигов сознания по мировой линии”, то никто, кроме покойного Николая Петровича Сурина, не мог принять их просто за действительность. Но и Сурин принял их за яркие галлюцинации. Ему казалось, что звоны, издаваемые вибрирующими метеоритами, складывались в тонкую мелодию и она каким-то образом навязывала ему галлюцинации. Я же в звонах третьего слоя метеоритов не уловил никакой гармонии. Сурин же утверждал, что и тогда звучала мелодия, правда, очень сложная и тихая, и я нисколько не сомневаюсь, это она звучала на самом деле, а не просто в его воображении. Именно потому, что он ее совершенно явственно слышал, он, обычно на редкость невозмутимый, так горячился, когда убеждал капитана отменить его приказ о торможении корабля.