Искатель. 1985. Выпуск №2
Шрифт:
— Огонь!
Отдача, хотя и смягченная откатником, встряхнула орудие.
— Недолет! — выругался мичман Губонин. — Ах, Графинюшка, попадись мне. Здесь же все 46 кабельтовых!
Алешка, морщась как от зубной боли, крутанул маховик на два оборота. Промах переживал почти физически, будто сам недобросил двухпудовый снаряд.
— Сейчас-сейчас, — шептал матрос, подгоняя вертикальную наводку под дистанцию. — Готово!
Заряжающий бросил новый снаряд в казенник. Стук запоров замка. Рот — шире. Лицо отвернуть от панели.
— Огонь!
На «Асаме»
— Молодцы, ребята! В самую рожу адмиралу Уриу заехали! — крикнул Козинцев.
— Ура-а-а!
Японский снаряд подловил всех в этом радостном крике. Разметал в щепки катер, щедро сыпанул осколками. Алешка вмялся затылком в станину, выворачивая руку — пальцы точно примерзли к механизму наводки, — стал оседать на палубу. Боль от вывернутой руки и привела в сознание. Рванул на вороте тельняшку. Шатаясь, поднялся. Из дыма вывалился мичман Губонин. Лицо известковое, прижатая к колену ладонь мяла складку брюк — меж пальцев бежала кровь. Выдавил:
— Есть кто живой? Отзовись! — И, не дождавшись ответа, повалился со стоном.
— Санитара! — Алексею казалось, что он надрывался в пронзительном крике, но из разъеденного угаром и ядовитыми газами горла вырывался бессвязный хрип.
Прибежали санитары. Мичману сунули под нос склянку с нашатырем. Он пришел в себя, сгоряча сплюнул:
— Да что ты меня как институтскую барышню! — Но сам носом, как в рюмку, — в склянку и вдыхал, вдыхал, до одурения.
— Ваше благородие, вам надо в лазарет, на перевязку, — сказал санитар, распарывая брючину на раненой ноге. — Сейчас носильщики подойдут.
— Перевязывай здесь! Козинцев, орудие цело?
Алешка потянул рукоять затвора.
— Заело.
— Давай вместе!
Губонин оттолкнул носильщиков, поднялся — откуда только силы взялись! Навались. От нечеловеческого напряжения уплывало сознание.
— Давай!
Замок, клацнув вывернутыми запорами, открылся.
— Ваше благородие, господин мичман, орудие-то заряжено!
— Козинцев, на место! Только бы не разорвало. Огонь!..
Тридцатимильный фарватер Чемульпо — узкий и извилистый. Справа — прибрежные мели, слева — гряда подводных камней. Адмирал Уриу, выбрав это место для встречи русского крейсера, рассчитал точно. «Варягу» не сманеврировать не увернуться от настильного залпа. Спасение в одном — в скорости. Только вперед, только в прорыв!
Стрелка машинного телеграфа мелко вздрагивала на секторе «Самый полный». В стальных внутренностях корабля надрывались черные, как тропическая ночь, кочегары. Боя они не видели. Они вообще ничего не видели, кроме облитого водой угля на совке лопаты и огнедышащих, прожорливых пастей топок.
— Как бы «Кореец» не отстал, Всеволод Федорович! — обеспокоился Беренс.
— Запросите, как у них там? — приказал Руднев.
Через несколько минут доложили:
— В «Корейца» попаданий нет. Но, кажется, они на пределе. Машины у них ни к черту.
— Беляев ни за что в этом не сознается. Он и так считает, что связывает нас по рукам и ногам. Как прорвемся, придется
Японцы пристрелялись. Были попадания в борт, орудийную палубу. Шестидюймовый снаряд разорвался на марсе. Михеев чудом спасся: осколки до неузнаваемости искрошили его товарищей. Его же долю принял на себя дальномер. Когда Михеев очнулся, первое, что увидел, — покореженную трубу с разбитыми чечевицами-линзами.
— Братцы, где вы, братцы? — не веря ни в свое спасение, ни в гибель товарищей, звал матрос. — Отзовитесь, братцы!
Молчание. Михеев, натыкаясь на исковерканное, вырванное из гнезда железо, на еще теплые осколки с режущими краями, пополз по накренившейся площадке. Вдруг ладонь ткнулась во что-то липкое, мягкое. Холодея, посмотрел вниз: то была оторванная почти по локоть рука. И на пальце этой оторванной руки поблескивало тяжелое платиновое кольцо. Больше ничего, ровным счетом ничего от Графинюшки не осталось.
С уничтожением дальномерной станции номер два «Варяг» словно на один глаз ослеп. Теперь вся надежда была на дальномерщиков первой станции. Им бы не подкачать — бой вступал в решающую фазу, когда корабли противников сходились до минимума.
Один за другим умолкали орудия левого борта. Японские снаряды фугасного действия наносили страшные опустошения. Пожарные партии с трудом справлялись с бушевавшим огнем.
— Большие потери среди комендоров и прислуги. Есть даже раненые… щепками от разбитых вельботов! — доложил старший офицер. Он только что вернулся с палубы и теперь никак не мог унять учащенное дыхание. — Но какова крепость духа, Всеволод Федорович! Выше всяких похвал. Раненые отказываются покидать орудия.
— В мужестве матросов не сомневался, — ответил Руднев и болезненно поморщился. Сколько раз он говорил, что в современной войне прислугу надо прятать под броневые колпаки или хотя бы за щиты. Но в морском штабе многие мыслили еще категориями парусного флота.
— На подачу патронов встали люди из пожарных партий, — продолжал докладывать Степанов.
— Но кто будет тушить пожары?
— Матросы их сами отрядили. Сказали — справятся, а у прислуги и так много выбитых. Я разрешил.
Руднев впервые за время боя позволил себе отвлечься. Он оторвал взгляд от смотровой щели, промокнул платком вспотевший лоб и виски. Под кожей мелко пульсировала жилка. Не с усталости — ее еще не было — от возмущения. Вспомнил вдруг, что этих матросов его предшественник, первый командир «Варяга» Бэр, смел называть быдлом! Гнусность, какая гнусность!
— Сергей Васильевич! — Руднев обернулся к старшему артиллеристу лейтенанту Зарубаеву. — Передайте комендорам. Я прошу, слышите, прошу усилить огонь…
Его оборвали — один за другим — два выкрика.
— Орудие номер три! Попадание!
— Сбит грот-марс, поврежден левый мостик! Дальномерная станция номер один разбита!
Теперь центральный артиллерийский пост ослеп на оба глаза. — На орудиях оптических прицелов не было. Каждый наводчик целился по старинке — прищуриваясь. И ничего — попадали!