Искатель. 1985. Выпуск №3
Шрифт:
— Скажите, пожалуйста, — медленно, словно подчеркивая всю важность вопроса, проговорил Жан-Филипп, — какова основная компонента того излучения, которое вы принимаете?
Варвара вскинула голову, так что капюшон упал на спину и с шелестом отключился — ведь она ни словом не обмолвилась о своем чутье. Но Жан-Филипп знал и даже не сомневался, что излучение — многокомпонентное, и с ним не нужно было лишних слов.
— Гравитация, — отвечала она кратко и уверенно.
— Расположение центра?
— На осевой линии между воротами. Расстояние от берега нужно уточнить. Использую тень от островов.
— Только в гидрокостюме!
Она безмерно удивилась,
— Без костюма меня явно принимают за аполина… во всяком случае, пока я в их группе. А это гарантия безопасности. Но вот за кого меня примут в костюме — не знаю.
— То есть вы полагаете, что гипотетический глубинный центр — назовем его хотя бы так — обладает анализатором?
— И притом дистанционным.
— И этот центр не природное образование и не живое существо, а некоторая квазимыслящая система, установленная здесь гуманоидами, построившими саму Пресепторию?
— Вряд ли стоит допускать, что сюда прилетали представители двух различных цивилизаций…,
— Разумно. Но тогда как объяснить тот факт, что наделенный какими-то исполнительными приспособлениями мозг — запрограммированный гуманоидами мозг! — допустил гибель трех человек?
Варвара зябко поежилась, кутаясь в свой длинный халатик. Длинный и пушистый, как бурнус. Бурнус? Откуда всплыло это слово? «Перебирая шерстинки бурнуса…» А, это оттого, что в первую секунду Жан-Филипп померещился ей врубелевским Демоном. Бывает.
Но ассоциация — штука безошибочная. Стоит на досуге подумать, почему это вдруг «шерстинки бурнуса…».
— Я допускаю, — взвешивая каждое слово, проговорила она, — что не в каждом из нас видят человека. И не всегда.
— Как это — не всегда? — совсем по-стариковски всполошился Жан-Филипп. — Вы, голубушка, таксидермист, а не кибернетик, поэтому не отдаете себе отчета, что вычислительная система не может действовать по настроению или капризу!
Он вдруг спохватился и восстановил академический тон:
— Гуманное начало — вот первый закон, который в той или иеой форме вкладывается в любую систему, обладающую свободой воли. Вы строите модель сложнейшей кибернетической системы, но отказываете в элементарной логике или ей самой, или тем гуманоидам, которые ее программировали. И, несмотря на всю несуразность своих позиций, вы так уверены в себе, что не боитесь противостоять абсолютно всем сотрудникам экспедиционного корпуса Степаниды. Не так ли?
— Да, — сказала Варвара.
— В вашем возрасте и с вашим стажем пребывания на дальних планетах я бы на это не решился.
Варвара смотрела в море, золотящееся вечерними звездами, и толчки глубинного холода не давали ей согреться. И Жан-Филипп, и все остальные их просто не чувствуют, но не в этом суть. Беда в том, что они не допускают источника этого холода.
— Да, — сказала Варвара, — стаж у меня крохотный, всего несколько дней. Да, я попала сюда прямо-таки из-за школьной скамьи, где выучила наиглавнейшее и наигуманнейшее правило дальнепланетчиков: все сотворенное чужим разумом бесценно и неприкосновенно. Но я слишком много имела дела с мертвым зверьем, и для меня существует еще один закон, не менее важный: я в ответе не только за тех, кого приручила, но и за тех, кого приручила не я. И здесь, на Степаниде, эти законы противоречат друг другу.
— Если это противоречие искусственно привнести, — изрек Жан-Филипп.
— Оно самоочевидно. Давным-давно неведомые пришельцы, может быть, и исповедовавшие гуманизм, но только не земной, устроили здесь не то биологический полигон, не то базу отдыха. Натащили
— Ну, хватит, — сказал Жан-Филипп. — Модель, созданная вами, чудовищна. Не понимаю, как вы можете так говорить о планете, которая вас приютила и которая, пусть при посредстве пока не разгаданных факторов, подарила нам хотя бы один утраченный на нашей планете вид животных.
— Подарила… — устало отозвалась Варвара. — Мы этих телят просто воруем.
— Я допускаю, что вы принимаете некоторые формы излучений, недоступные среднечеловеческому организму, — продолжал Жан-Филипп, великолепнейшим образом игнорируя ее реплику. — Такие феномены случаются, Но интерпретируете вы свои ощущения совершенно превратно. И этически недопустимо по отношению к тем высокоразумным гуманоидам, которые посетили до нас эту планету. Дело в том, что ни в полосе шельфа, ни в глубинах не наблюдается ни малейших следов какого-либо сооружения. Не говоря о городах и вычислительных центрах. Мы самым тщательным образом прозондировали морское дно. Ни малейших следов даже самого простейшего сооружения там нет.
И словно в ответ на его слова раздался шум — расшалившийся аполин взлетел над водой и плюхнулся у самого берега. При этом он мотнул длинной шеей, делавшей его похожим на ихтиозавра, и точным броском швырнул им под ноги звонкий блестящий предмет.
Варвара нагнулась, на ее ладони лежало подобие десятигранной гайки из — пористого золотистого металла.
Варвара повернулась спиной, и Теймураз защелкнул пряжку креплений. Целый месяц они мастерили эту сбрую со съемочной аппаратурой — один комплект для Варвары, два — для аполинов. Кстати, они уже вертелись вокруг лодочки, стая развязных юнцов, среди которых особенно выделялся Вундеркинд. Время от времени они зашвыривали к ногам людей добровольную дань: кирпичики, патрубки, диски, все из золотистого металла — парафиновой бронзы.
— Э-э, полегче! — Теймураз прикрылся локтем. — Зубы повышибает!.. Мерси. Гран мерси. Опять нам нагорит за подводный грабеж.
Руководство категорически запретило самовольный подъем экспонатов, но аполины придерживались собственного мнения.
Варвара прыгнула в воду.
— Пошли на макет! — крикнула она и, с силой плеснув ладонями по воде, что значило «Внимание, все за мной!», нырнула под днище, где был подвешен условный домик с резными башенками, колонками и нашлепками, в которых угадывались уникальные экспонаты из парафиновой бронзы, явно утаенные от начальственного ока.