Искатель. 1986. Выпуск №1
Шрифт:
Он долго стоял, сдерживая дыхание. Боль поутихла, но при каждом глубоком вздохе возобновлялась. Осторожно ступая, спустился в сухой овраг, где решил переночевать. Курткой туго перетянулся, связав рукава на груди, на всякий случай подготовил оружие и вскоре заснул.
Проснулся от холода. Светало. Штурман привесил гранаты к поясному ремню и, разбросав еловые ветки, на которых спал, пошел по лесу, все еще надеясь найти хоть кого-нибудь из своих товарищей. Звезды уже померкли на чистом небе, и только Венера ярко пылала немигающим светом. Он не любил эту планету, красочно именуемую то Утренней красавицей, то Вечерней звездой. Не любил профессионально, за те, не всегда контролируемые ошибки, которые получались при использовании ее в астрономических
Песчаный берег озера круто поворачивал на север, образуя неширокую бухточку, окаймленную смешанным лесом. В ее глубине чернела изба с огородом, обнесенным плетнем, на котором сушились рыболовные сети. Штурман подкрался поближе и стал наблюдать. Похоже, изба пустовала: единственная дверь, обращенная к лесу, была приперта сломанным веслом. Долго наблюдал, а потом осторожно обошел избу и, наконец решившись, приоткрыл дверь. То, что увидел в единственной комнате, обдало его жаром. На стене висели четыре шинели серо-зеленого цвета с солдатскими погонами. На дощатом столе, как раз посередине, стояла небольшая корзинка, наполненная разной снедью: буханка хлеба, мясные и рыбные консервы, сигареты, спички и даже сверху пакет первой помощи. Все говорило о том, что корзина кем-то приготовлена в дорогу и хозяева вот-вот вернутся. Взять бы эту корзину, чтоб не голодать, не маяться. Но ведь все поймут, кинутся по следу. Можно бы и подстеречь, перестрелять. Или гранатами. Но и это означало бы выдать себя. Что для него четыре солдата, или полицая, или кто бы они, ни были. Его задача — вернуться на базу, чтобы летать, бомбить, уничтожать сотни врагов.
Он взял с собой только пустую бутылку из тех, что в изобилии валялись по углам, и тихо вышел, снова аккуратно приставив к двери обломок весла. Маскируясь кустами, пошел вдоль берега и скоро увидел вдалеке лодку с людьми. Они ловили рыбу.
У тихого затончика, скрытого со всех сторон кустами, штурман наполнил бутылку водой — на дорогу. Долго колебался, прежде чем распечатал наконец свой НЗ. Десять плиток шоколада — надолго ли хватит? Для истребителей, которые воюют чаще всего над своей территорией, этого, может быть, и достаточно. Сорок минут боевого полета, лимитированного запасом горючего — и снова на своем аэродроме. А тут 6–8 часов, если бомбишь объекты врага, расположенные на временно оккупированной территории, и 10–12, когда летаешь в глубокий тыл «третьего рейха»… Только теперь, проблуждав в тылу врага, он понял, как необходимы простая фляга, крепкие яловые или кирзовые, а вовсе не хромовые сапоги, нужен бы и охотничий манок, имитирующий крик той или иной лесной птицы, для сигналов при взаимных поисках. А то идешь, боясь крикнуть, и, может быть, проходишь в десятке шагов от товарища, который, в свою очередь, боясь выдать себя, тоже молчит.
Не прошел он и километра, как оказался на проселочной дороге. Свежий след гусениц отпечатался на песке. След был узкий, не похожий на танковый, очевидно, принадлежащий легкой танкетке или бронетранспортеру. «Значит, разъезжают по лесным дорогам, ищут? — подумал штурман. — А что же партизаны? Или их нет тут?..»
Устраиваясь на ночлег под разлапистой елью, он все думал об этом. И так и уснул, ни до чего не додумавшись. Проснулся внезапно от какого-то непонятного звука. Долго лежал, почти не дыша, сжимая пистолет, прислушиваясь. Звук не повторился. Было тихо, совсем тихо в лесу. И вдруг понял, что его разбудил собственный храп во сне. Ему стало зябко от этого своего открытия. В ночном лесу каждый звук далеко слышен. А если немцы рядом? От этой мысли совсем расхотелось спать. Он встал и пошел по лесу, чуть забеленному рассветом. Вскоре, продравшись через густой подлесок, увидел метрах в двухстах деревушку. Насчитал девять, хат и десятка полтора обгорелых труб. Уцелевшие избы зияли черными провалами выбитых окон. Все говорило, о том, что деревня людьми покинута.
Бесшумно
Вскоре в крайней избе распахнулась дверь, и на пороге появился человек.
«Фриц! Вот тебе на!» — чуть не вскрикнул штурман.
Немец сонно потянулся, что-то крикнул в проем двери. Оттуда выскочил другой с ведром и побежал к колодцу. Следя за ним глазами, штурман — разглядел за углом сарая тупую морду бронетранспортера. Выругал себя за невнимательность: мог бы и раньше увидеть машину.
Из-за сарая вышел еще один немец с автоматом на шее, как видно, часовой. Потом повылезли на утреннее солнышко еще трое. А жители деревни так и не появились.
«Надо уходить, — подумал штурман. Он уже напрягся, чтобы отползти назад, в чащу леса, и замер от неожиданной мысли: — А вдруг это патруль, один из тех, что, несомненно, высланы на поиски членов экипажа сбитого бомбардировщика?! Вдруг они кого-то нашли и теперь везут?!»
Неожиданно послышались выстрелы. От сарая к лесу, махая крыльями, мчалась курица. Немец стрелял короткими очередями из автомата и все не мог попасть. Курица бежала в сторону спрятавшегося штурмана, и он забеспокоился, как бы немец не попал в него.
Курица упала, уже вбежав в кустарник на опушке леса. Немец спокойно пошел к ней, забросив автомат за спину. Подойдя к курице, немец, расставив ноги, долго рассматривал ее. Потом медленно нагнулся.
Разогнуться не успел. Не сумевший сдержать себя штурман всадил ему нож в спину.
Он оттащил немца в густой ельник, сорвал автомат, новенький, вороненый «шмайссер». Расстегнул пояс и снял подсумок с двумя рожками.
«Теперь попробуйте взять!» — радостно билась мысль, когда он мчался по лесу. Пробежав с километр, услышал позади стрельбу и едва различимые крики. В нем все ликовало: убил немца, добыл автомат, ушел от погони! И вдруг как холодной водой обдало: а если у них собаки?! Остановился, прислушался: лая собак не было слышно. Вскоре он вышел на малоезженую дорогу и увидел на ней след гусениц. Долго раздумывал: тог же это бронетранспортер или другой?.. Как видно, партизан поблизости и в самом Деле нет, раз немцы разъезжают, не боятся.
Далекий гул мотора прервал его размышления. Звук нарастал, и уже слышался характерный лязг гусениц транспортера. Первым желанием было броситься в густоту леса. Но тут же он и выругал себя: «Бегаешь зайцем! На своей-то земле!.. Разъездились тут, не боятся! Ну так надо заставить их бояться леса…» Сначала он хотел залезть на дерево, густое, ветвистое, стоявшее возле дороги. Верх бронетранспортера открыт, гранату в кузов и автоматом… Подпрыгнул, схватился за сук и упал от резкой боли в боку. Так и лежал за узловатым корневищем, слушая приближающийся шум транспортера.
Потом он увидел его. Место тут было заболоченное, и транспортер сбавил ход. Водитель привстал, рассматривая дорогу. Это был тщедушный солдат с маленькой головой. Он был без каски. Из-под спутанных волос торчали смешно оттопыренные уши. Рядом унтер, за ним в кузове еще два солдата. Когда до транспортера осталось не больше двадцати метров, штурман приподнялся и бросил гранату, стараясь попасть прямо в кузов. Но боль в боку, пронзившая его в момент броска, помешала: граната ударилась о борт, отскочила и взорвалась в воздухе.
Треск автоматов был долгим, непрерывным. Немцы стреляли наугад, с деревьев сыпались листья и целые ветки, от корневищ летели щепки. Потом стрельба утихла, но никто из транспортера не выходил. И штурман не шевелился, ждал, когда они вылезут, чтобы в упор срезать их из автомата. Лежать было невмоготу, острый корень врезался в бок, но он терпел.
Штурман уже жалел, что не пропустил транспортер. Его задача — не ввязываться в бой, а поскорее вернуться на базу, чтобы снова летать, громить врага с воздуха. А теперь что? Теперь дело безнадежное, и остается только подороже продать свою жизнь.