Искатель. 1986. Выпуск №2
Шрифт:
— И только?
— Академика Колобкова. Светлана говорила, что вы моего отца знаете и уважаете.
Это было любопытно. Парень-то, видно, не промах, сразу с козырей пошел, чтобы, значит, больше вопросов не задавали.
— Академика Колобкова я знаю. Не лично, к сожалению, но наслышан. А вас, извините, пока что нет.
— Теперь, как вы сами сказали, — деваться некуда. Еще узнаете.
— Мне бы хотелось узнать сейчас Как говорится, предъявите документы.
Сказал я это просто так, но парень понял буквально, поколебавшись,
Пришлось продолжать игру, которую я сам ненароком начал. Внимательно, страницу за страницей, стал изучать зачетку. Учился он в том же институте, что и Светка, и тоже на четвертом курсе. Отметки были так себе, весь спектр, от пятерок до троек. В общем, все было в точности, как у моей дочери. Потому они, видать, и приглянулись друг другу.
— Значит, скоро диплом? А там куда? На ударные стройки?
— Куда пошлют.
— Ну не скромничайте. Известно же, куда могут послать сына академика Колобкова.
Он промолчал, никак не отреагировав на мою иронию. И опять я отметил, что парень, видно, не трепло, с выдержкой. В глубине души я был рад такому обороту дела: не раз со смутным беспокойством подумывал о том времени, когда Светка после института упорхнет из Москвы, оставив меня одного. Тогда поневоле, хочешь не хочешь, придется жениться. Ибо телевизор выручает только тех, кто хоть иногда кого-то ждет.
— Скажите, — перешел я на серьезный тон. — А ваши родители знают об этом?
— Знают.
— Тогда понятно.
— Что понятно?
Я не ответил. Я думал о том, что семья академика, как видно, возражает против такого неравного брака. Кто для них Светка? Дочка старого вдовца, не имеющего ученой степени и потому не мечтающего подняться выше должности старшего инженера в своем отделе. Изобретений — кот наплакал, открытий нет, перспектив никаких…
— Отец не возражает против нашей женитьбы, — сказал он, словно подслушав мои мысли.
— А мать?
— Мама? Что вы, она возражать не будет.
— Она что, не знает об этом?
Парень как-то непонятно замялся, и я, так и не дождавшись ясного ответа, сказал:
— Мамы — народ загадочный. В таких случаях они ведут себя непредсказуемо.
— Что я, маму не знаю?! — горячо возразил он.
Тут вошла Светка, и мы оба, забыв о нашем разговоре, с удивлением уставились на поднос, который она держала в руках. Помимо трех чашек чая, были тут горячие пирожки на тарелке, ресторанный деликатес — разрезанные пополам вареные яйца с горсточками красной икры и три маленькие рюмочки с коньяком.
— Я думаю, хватит, ведь ночь уже…
— Когда ты успела? — удивился я, рассматривая пирожки, от которых шел ароматный пар.
— Сожалею, но должна тебя огорчить, папочка: все это — кулинария. Я только разогрела.
— Кулинария! — повторил я и посмотрел на блаженно улыбающегося будущего зятя. — Запомните это слово, молодой человек. С ним вы будете ложиться спать и просыпаться. Это будет
— Ты ничего не понимаешь в женщинах, папочка.
Я изумленно посмотрел на нее, и душа моя затосковала: так Светка сейчас походила на свою мать, умершую в тот самый день, когда дочка появилась на свет. Всю жизнь я чувствовал себя виноватым в смерти Вали. Я любил ее, слов нет, очень любил. Теперь, спустя двадцать лет, я это знал твердо. Я знал это всегда, и потому, наверное, так больше и не женился. Когда знаешь, что любишь, разве можешь полюбить еще кого-то? Я не турок, чтобы любить сразу нескольких.
Мы просидели еще час, и я все думал, мучился, куда теперь девать своего «почти зятя»? Ведь уже ночь, транспорт не ходит. Не оставлять же его ночевать в одной комнате со Светкой? Ведь «почти зять» это еще не зять. И я заикнулся насчет такси, собираясь предложить ему денег на дорогу. Но он догадался сам, еще раз внушив к себе уважение. Встал и начал прощаться, сказав, что на такси у него деньги всегда имеются.
2
Утром мы проспали. Я, как обычно, понадеялся, что Светка меня разбудит, а она, как обычно, понадеялась на себя и не завела будильник. Проснулись, когда уже не оставалось времени даже позавтракать. Мне надо было на работу. Светке на вокзал за билетами на поезд: вечером они уезжали в стройотряд.
Коллеги по отделу встретили меня, опоздавшего и явно помятого в спешке, кривыми ухмылками. Подначки по любому поводу были у нас в ходу, но сегодня мне все казалось, что ухмыляются они со значением, и я присматривался к людям, стараясь угадать, кто из них придумал этот розыгрыш с угрожающей запиской н зачем?
Подошел старый друг мой Игорь Старостин, подсел рядом на стульчик.
— Ты сегодня вроде как не в себе. Что-то случилось?
Поколебавшись, я показал ему записку.
— Дело серьезное, — сказал Игорь. — Тут надо подумать.
— Так думай. Это от тебя и требуется.
— А ты сам думал?
— Со вчерашнего дня только этим и занимаюсь.
— Да… дела… Ты кому-нибудь показывал записку?
— Только тебе.
— Тогда вот что, давай составлять списки.
— Какие списки?
— В кино милиция в таких случаях всегда составляет списки людей, которые могли написать записку. И машинок…
— Машинок?
— Ну да, пишущих. Записка-то напечатана на машинке. Из пишущих машинок, известных нам, была только одна наша отдельская «Москва». Но она так картавила, вместо «р» печатая «о», и буквы у нее так безбожно косили, что отвергли ее даже без сравнения текстов. Со списком люден разобрались не так быстро. Сначала набросали целую страницу имен. Потом прикинули и повычеркивали их одно за другим: тот не додумался бы, другой не мог знать о Петре, третий не пошел бы на такую пакость. Остались только родственники жениха, которых мы не знали.