Искатель. 1986. Выпуск №5
Шрифт:
— Пусть лучше твои друзья помогут нам выбраться к морю, — сказал Тан Тун.
Решение было единодушным: принять случившееся к сведению, но в полицию не сообщать. Зо Мьин, пробормотав себе что-то под нос, с этим смирился.
— В таком случае, господа, — торжественно произнес Ла Тун, — забудем все проблемы — и давайте ужинать!
Это предложение было встречено с ликованием. Даже Володя, поломавшись немного в угоду своим биологическим предрассудкам, признал, что он ужасно проголодался.
9
Стол был великолепен: громадное блюдо вареного риса, жареные
Когда все наготовленное было истреблено, мы быстренько убрали со стола и присмирели от сытости. Тан Тун лег, не раздеваясь, в углу и заснул счастливым младенческим сном Инка тоже обнаружила признаки сонливости, и, чтобы не мешать ей укладываться, все остальные перешли на веранду. Ла Туну удалось наладить там свет, мы расселись вокруг стола и, отмахиваясь от налетавших насекомых, погрузились в благоговейную тишину.
Володя, дымя сигареткой, умиротворенно пробормотал:
— В синих листьях тропической ночи расцветают магнолии звезд. Хорошо жить на свете, честное слово!
Ночь и в самом деле была хороша: синяя тьма, тонко пахнувшая ночными цветами, вся наполнена была как бы шорохом прозрачных стрекозиных крыльев. Но, полагая, что о красоте не следует говорить красиво, я счел нужным спросить Володю:
— Как твой животик?
— Вот пошляк, все испортил, — буркнул Володя и тут же подозрительно спросил: — А почему ты, собственно, этим интересуешься?
— Жизненный опыт, — пояснил я. — Когда человек вслух объявляет, что ему хорошо, это означает, что он смутно предчувствует ухудшение.
— И как только с тобой жена живет, — сказал Володя и, пожелав всем спокойной ночи, удалился.
Герр Боост, похоже, не собирался спать: на него вдруг напала необыкновенная словоохотливость.
— Представьте себе, — заговорил он, — с самого детства люблю и ненавижу змей. Вы спросите, какие змеи в Дюссельдорфе? Уэлл. Когда мне было четыре года, мы жили в другом городе… впрочем, это неважно. Отец водил меня в террариум, это я прекрасно запомнил, и свой детский ужас, и лицо отца… А потом отец ушел из нашей семьи. И эти два события связались у меня в голове — почти по Фрейду. Боюсь змей, как ребенок, и в то же время меня к ним тянет. Я и сюда приехал, наверно, затем, чтобы попасть в настоящий террариум, смоделировать детскую ситуацию…
Мы все наслаждались предварительной нирваной, и говорить никому больше не хотелось, слушать излияния Хагена — тоже. Но чтобы не обижать пострадавшего (а герр Боост был как-никак пострадавшим, об этом никто не забывал, хотя он вел себя безукоризненно), мы вежливо его слушали. Мне показалось, впрочем, что Зо Мьин уделяет монологу Хагена чуть больше внимания, чем он того заслуживал.
— Кстати, мой юный друг, — так высокопарно герр Боост обращался к нашему Тимофею, думаю, что этого стиля он придерживался и со своими студентами, — здесь, в Тенассериме, множество змей, не так ли?
И Тимофей, чувствовавший себя особенно виноватым перед Хагеном (не уследил, не укараулил), на безупречном английском языке объяснил, что ядовитых змей тут никак не меньше двенадцати видов, в том числе водяных, в различной степени опасных; их яд обладает либо нервно-паралитическими свойствами,
По мере чтения этой захватывающей лекции мы пробуждались. Право, я искренне жалел, что Володя при сем не присутствует: он был бы благодарным слушателем. Впрочем, герр Боост вполне заменял двоих: он так хищно внимал словам Тимофея, что даже побледнел от напряжения.
— Даже в названиях здешних мест, — польщенный всеобщим вниманием, говорил Тимофей, — отражается эта особенность местной фауны: Змеиный остров, Змеиная протока, Змеиный камень…
— Все это прекрасно, — перебил его Хаген, — но что будет, например, с человеком, если его ужалит эта красавица?
— Право, нельзя предсказать в точности, — с истинно медицинской осторожностью ответил Тимофей, — оцепенение, сонливость, вялость…
Всех этих слов я не знал по-английски, но все было ясно и так. Мне показалось, что в глубине нашего номера Володя тяжело вздохнул. Надо отдать должное профессору Ба: рассказ о короткозубой красотке его не слишком-то напугал. Ла Тун тоже сохранял полнейшую невозмутимость, он твердо знал одно: уберечь нас от несчастных случаев — это его забота.
По-видимому, Тимофей понял, что он подпортил нам с Хагеном настроение.
— Господа! — поспешно заговорил он. — Нет оснований для беспокойства. У меня с собой все необходимое: шприц, медикаменты…
— У меня тоже, — сказал Хаген. — Я из Рангуна без шприца не выезжаю. Это необходимая предосторожность, не правда ли, Зо Мьин?
— В отличие от вас, профессор, — отчетливо произнес ювелир, — я никогда не боялся змей.
Что-то в его словах мне показалось странным. Неприязнь? Быть может. Но было и еще что-то, вроде скрытой угрозы.
— Послушайте, — сказал я неожиданно для самого себя, — а что, если арендовать здесь, в Тавое, моторную лодку и отправиться в Маумаган вниз по реке и потом морем?
Реакция всей компании оказалась странной: глядя на меня, все замолчали так озадаченно, как будто я заговорил на языке ацтеков. Вдруг Хаген вскочил и, протянув мне руку через стол, с преувеличенным восторгом закричал:
— Браво, чиф! Великолепная идея!
И все заговорили одновременно. Бени, несколько обеспокоенный, предупреждал, что с берега нас встретят пулеметным огнем. Тимофей выражал готовность немедленно бежать к реке и искать лодку, а Ла Тун в ужасном смятении, молитвенно сложив руки, жалобно вскрикивал: