Искатель. 1995. Выпуск №2
Шрифт:
— Но кому понадобилось это убийство? Особенно сейчас, когда ваш отец перестал быть видной политической фигурой.
— Этот вопрос меня самого всю дорогу мучил. Ведь отец снова занялся… гм-гм… скажем так, общественной работой. Я его уговаривал угомониться. Говорил, что карта КПСС бита навсегда. Нет, он меня не послушал…
— А в каких вы вообще были отношениях?
Арланов достал из шкафчика початую бутылку коньяка. Налил полный стакан, выпил, крякнул и сказал:
— В сложных, молодой человек. В сложных!.. Я давно наблюдаю феномен партийного функционера
— Но разве ваш отец не понимал, что происходит в стране? Разве о таком счастье для людей мечтали первые коммунисты? Были же у него какие-то принципы?
Арланов кисло сморщился, приложил ладонь к щеке, словно у него зуб разболелся.
— Ох, спроси что-нибудь полегче! Принцип один: вперед — и выше, все вперед — и выше! Чем значительнее твой пост и чин, тем меньше задниц ты лижешь. А это, согласись, немало…
— Кошмар какой-то! А вы говорите — психически здоров! Это же постоянный комплекс унижения, неполноценности, раздвоение, растроение, разрушение личности…
— Нет, брат, ошибаешься, — хмельно оскалясь, возразил Арланов. — Таких система сразу выбрасывала. Такие в ней не уживались.
— А если все-таки срыв? Если годами зревший нарыв наконец прорвался?
— Ты, я вижу, толковый малый. Отличник?
— Отличник…
— Бросай свою муру. Иди ко мне в аспиранты. Через год кандидатскую защитишь. Хотя кому сейчас это нужно…
— Вы не ответили на мой вопрос?
Арланов сник, съежился, тяжело вздохнул и сказал:
— Черт его знает! Может быть… Конечно, к старости в сознании начинаются некие необратимые процессы. Недаром говорят: пора о Боге думать. Но сомневаюсь, такие люди не стреляются и болезнью совести не страдают. По крайней мере я этого не замечал.
— Тогда еще несколько вопросов. Где вы находились в ночь с субботы на воскресенье?
Свидетель усмехнулся, но без всякой иронии сообщил:
— Был в пансионате «Березка», там меня многие видели.
— Ваш отец оставил завещание?
— Завещание? — Арланов несколько изумился и позвал: — Мама! Мама!..
Клавдия Ивановна вышла в столовую с подносом, на котором дымились чашечки с ароматным кофе.
— Папа оформлял завещание?
— Да. Все на тебя записали…
Утром Ладушкин пришел в кабинет Боброва. Шеф сидел хмурый, бледный, тихо постанывая, гладил ладонью бок.
— Доброе утро, — сказал Коля.
—
— Меня оставили там ночевать.
— У Арлановых? Ну, ты даешь! — оживился следователь.
— А что? Клавдия Ивановна сама предложила. Вы далеко, спрашивает, живете? Я честно ответил… Она и говорит: «Оставайтесь, молодой человек, у вас, чай, денег на такси нет».
— И куда же она тебя положила?
— Там комнат в этой квартире… Я со счета сбился.
— А утром и завтрак, наверное, приготовила?
— Да, все вместе поели.
— Вот потеха! — Бобров, кажется, искренне был удивлен. — Чудно… И снял ты с Арланова показания?
Ладушкин молча достал из папки протокол, протянул его следователю.
Иван Петрович бегло прочитал документ, задумчиво поскреб подбородок.
— Значит, этот ученый муж считает, что его папеньку убили? Доводы, которые он приводит, не очень убедительны, но все-таки прокурор может заставить нас продолжить дознание. А ты-то сам что думаешь по этому поводу? — И, ухмыльнувшись, добавил: — Ты теперь вроде как член семьи покойного…
Коля стал привыкать к едкой манере Боброва и поэтому, пропустив мимо ушей последнее замечание, сказал:
— Не знаю. Признаков преступления никаких нет. Если убийство, то какие мотивы? Месть… А может, он знал какую-то партийную тайну?
Иван Петрович прищурил левый глаз, пристально, даже с некоторым уважением посмотрел на Ладушкина.
— А этот Арланов-сын, похоже, не очень папеньку жаловал? — наконец ехидно осведомился он.
— Да. Были у них разногласия.
— Видишь!.. — Бобров возбужденно вскочил с места. — А если яблоко от яблони недалеко падает, то можно сделать вывод, что в нынешней обстановке Арланов-отец, бывший первый коммунист области, крепко мешал карьере сына. Да еще, если опять начал воду мутить… Логично?
Ладушкин припомнил весь вчерашний разговор, упрямо качнул головой и впервые возразил:
— Нет, не логично. Зачем ему тогда заявлять: «Это убийство! Убийство!» Согласился бы с версией следствия, тихо схоронил… Тем более что завещание действительно на него оформлено.
— А что он там про этих неокоммунистов говорил?
— Они Арланова и его былых соратников — короче, старую гвардию, — в штыки приняли! Считают их во всем виноватыми. Обвиняют в дискредитации великой идеи.
— Что, в общем-то, правильно.
— Наверное.
— Вот он и застрелился от обиды… — Бобров снова плюхнулся в кресло и устало сказал: — Да ну, самое натуральное самоубийство. И нечего здесь голову ломать… Сейчас эксперты проверят пистолет по картотекам. Ты дуй к Краковскому за патологоанатомическим заключением. И пойдем к прокурору…
В приемной Краковского, маленькой комнатке, заставленной шкафами, микроскопами и какими-то склянками, за белым металлическим столиком сидело очаровательное существо в накрахмаленном колпачке, из-под которого кокетливо выбивались рыжие пряди волос.