Искатель. 2011. Выпуск №11
Шрифт:
— А Мишка? — тихо спросил Вадим.
— Мишка? — мальчик улыбнулся. — А что ему сделается? Карандаш мой он до дома не донес, обронил где-то по дороге. Да он ему и не нужен. Мишка с каждым днем рисует все лучше и лучше. Недавно из Италии вернулся. Подарок мне привез — альбом с репродукциями Джотто. А одного из тех щенков, что я дяде Жоре тогда отнес, самого лопоухого и смешного, Мишка себе взял. Назвал Персиком. И деньги Генке вернул.
— Так ты больше не рисуешь?
— Отчего же, — мальчик снова улыбнулся. — Рисую. Для себя или если кто попросит. В общем, для полноты жизни. А вы… — он помялся немного и спросил осторожно, стараясь скрыть
— Кладов не бывает. — Вадим встал и поднял с земли „Цветок папоротника“. — Клады — это мы сами. Держи, — он протянул изумленному и обрадованному мальчику картину. — А деньги оставь. Вон там, — он кивнул в сторону реки, — в книжном магазине возле моста я видел замечательный атлас по зоологии… А как тебя зовут?
— Ласточка, — заторопился мальчик, — Ленька Ласточка. А вы приезжайте к нам в гости, на этюды. Не пожалеете! Правда-правда, приезжайте! Это недалеко, всего две остановки на электричке. А там через рощу — рукой подать…
— Спасибо. Может, и приеду… Слушай, а что это за Дорога, о которой ты говорил?
— Дорога?.. — Ленька помолчал, потер переносицу. — Просто Дорога. Лесная. Много солнца, кружево от веток на желтом песке, деревянный мостик через ручей, там меня всегда Рыжик встречает, купальницы… Она всегда одна и та же зимой и летом, весной и осенью, на ней нельзя заблудиться или опоздать, на ней — хорошо… Дорога есть у каждого, но не все знают об этом.
— А как… как ты нашел Дорогу?
— Это года два назад было. Мы с Мишкой за грибами пошли. Да в лесу поссорились. Из-за белого гриба. Мы такого красавца еще ни разу не встречали. Подбежали к нему одновременно и заспорили, кто первый его нашел. Пока гриб друг у друга вырывали, весь его раскрошили, разругались и разошлись в разные стороны. И я заблудился. Прежде со мной такого никогда не случалось. А тут, в какую сторону ни пойду — все к незнакомому болоту выхожу. И лес кругом — черный, непролазный, страшный. Сел я под елку и заплакал. И себя жалко, и Мишку. И Мишку почему-то больше. Вот, думаю, утону в болоте, кто ему будет задачки по математике решать? И для портретов позировать. Мишка ведь портреты рисовал очень плохо, а позировать, сами знаете, тяжело, вот никто и не соглашался. Кроме меня. И очень я пожалел, что гриб тот Мишке не отдал. Я же все равно грибы лучше Мишки ищу, он так не умеет, да и грибы он знает плохо, даром что деревенский. Потом я вспомнил, что не прочитал бабушкин заговор, когда в лес входил. Вытер я слезы и сказал нужные слова, а заодно и молитву прочитал, которой меня мама научила. И тут же в сон провалился. А проснулся я уже на Дороге, возле мостика через ручей, и Рыжик мои карманы проверял… Ну, мне пора, — Ленька протянул Вадиму руку, и его рукопожатие оказалось не по-детски уверенным и крепким. — Приезжайте, я вас с Мишкой познакомлю. У него каталог вашей выставки имеется, а некоторые работы он даже пытался копировать. — Ленька блеснул зелеными глазами, повернулся и легко зашагал прочь, в сторону невидимой отсюда реки. Его соломенная макушка блеснула пару раз в зыбком солнечном луче и исчезла в искристой перламутровой дымке где-то возле Абрамыча, под проникновенно-печальное „Утро туманное, утро седое…“.
Рыночная площадь постепенно заполнялась народом. Мимо Вадима катился шумный, деловой, озабоченный людской поток, изредка выплескивая в его сторону чьи-нибудь рассеянные, равнодушные глаза, и снова скользил дальше. Чужой, холодный, непонимающий…
Плакали липы, сыпали разноцветными звездами клены,
Глава третья
В маленьком кафе с веселым названием "Апельсин" было безлюдно и прохладно. Вадим пил кофе и думал о том, что пора возвращаться домой. В свою крошечную комнату, единственное окно которой выходило в грязный, замусоренный двор. И чем больше он об этом думал, тем отчетливее понимал, что это невозможно. Зеленоглазый мальчик, обеими руками прижимающий к груди его "Цветок папоротника", снова и снова вставал у Вадима перед глазами и, белозубо улыбаясь, повторял: "Приезжайте!.." "А что, — подумал Вадим, тяжело поднимаясь из-за стола, — не домой же возвращаться…"
На улице он первым делом опустил в мусорный контейнер холщовую сумку со своими картинами, потом пересчитал деньги в бумажнике и не спеша направился к центру рынка на страстный голос Нани Брегвадзе.
Абрамыч радостно закивал кудрявой седой головой, едва завидев Вадима.
— Утро-то какое, а, Вадим. — Черные глаза Абрамыч; лучились теплом и спокойной мудростью древнего богоизбранного народа. — Представляете, у меня сегодня купили четыре пластинки!
— Надеюсь, не "Демона" Рубинштейна, — Вадим сделал озабоченное лицо, — и не "Утро туманное"?
— Нет-нет, что вы, — старик замахал руками и весело за смеялся. — Борис Штоколов, Шульженко, две Руслановых — вот все, что я сегодня продал.
— Моисей Абрамович, а сколько стоит ваша коллекция целиком? Вместе с патефоном? — Вадим осторожно открыл крышку полированного деревянного ящичка, затейливо украшенного цветными бусинами и перламутром, заглянул внутрь.
— Целиком? — старик удивленно уставился на Вадима. — А вы… хотите купить? Вы?.. Себе?..
— Себе, конечно, кому же еще? — Вадим сел напротив Абрамыча на складной брезентовый стульчик, который старик всегда ставил для покупателей. — Ну так сколько?
Старик молчал, улыбка медленно сходила со смуглого морщинистого лица, и Вадим впервые за их долгое знакомство поразился, насколько же он стар.
— Ну… — старик пожевал губами, вздохнул, — раритетов у меня нет, почти все можно найти на современных носителях, но это все-таки коллекция… Да вы все и сами знаете… — Он махнул рукой и тусклым, вдруг задребезжавшим голосом сказал: — Тысячи две, я думаю… Но мы можем поторговаться, — добавил он безо всякого интереса.
Вадим изумленно смотрел на старого еврея, не понимая причины вдруг произошедшей с ним метаморфозы.
— Моисей Абрамович, — начал Вадим, но старик не дал ему договорить.
— Вы уезжаете, Вадим, — с горечью воскликнул старик, — да-да, уезжаете, а старый Абрамыч остается один-одинешенек! А ведь мы еще не доиграли партию в шахматы, помните? А мой портрет, который вы собирались писать на будущей неделе? Эх вы, молодежь, — тихо добавил он и близоруко заморгал, стараясь не смотреть на Вадима.
— Но ведь я, — растерялся Вадим, — вернусь. Скоро… — и покраснел до ушей, как сбежавший с уроков и пойманный с поличным первоклассник.
— Вот-вот, — укоризненно покачал головой Абрамыч. — То-то и оно… Ну да ладно, — он вздохнул и грустно улыбнулся. — Раз иначе нельзя, давайте совершать сделку.
— Давайте, — обрадованно подхватил Вадим и достал из бумажника деньги. — Я покупаю вашу коллекцию, Моисей Абрамович, полностью и плачу вам две с половиной тысячи рублей, но у меня есть особое условие.