Искатель. 2013. Выпуск №10
Шрифт:
Духи… В первый момент мне показалось, что это духи Леры, но сейчас понимаю, что так пахла Кейт.
Лера ли это? Может, в палату вошла (походкой Леры?) Кейт?
Конечно, Лера. Кто еще садится на край кровати? Кейт никогда этого не делала. И голос:
— У тебя сегодня сухие губы…
А вчера были влажными? Голос Леры, ее пальцы касаются моей руки, лежащей на одеяле.
— Тебе, наверно, недостаточно воды, я скажу миссис Куинберн.
Тембр голоса меняется, Лера переходит на внешнюю мысль:
«Родной мой, я больше не могу так… Прости… Лучше
Она замолкает, но внутренний монолог продолжается — ее мысли скатываются на более глубокий, недоступный внешнему восприятию, уровень сознания.
О чем она? И кто?
Лера? Кейт? Невозможно представить, что в палате они обе, и каждая по очереди… Глупо — так думать. Но…
Возникшая сама собой мысль проста и объясняет происходящее.
Вспоминаю: года еще четыре назад, когда я после переезда в Оксфорд работал у Харрингтона… Харрингтон? Все эти годы я…
Не нужно спорить с собственной памятью! У Харрингтона — значит, у Харрингтона.
Как-то в дискуссии с ним (обычно мы спорили очень вежливо, но в тот раз повздорили, профессор даже назвал мою идею «э-э-э… немного чепуховой, знаете ли!») у меня возникла мысль о том, что процессы склеек, которые пока остаются вне рассмотрения в силу сложности и не рассматриваются даже в качестве малых поправок, эти процессы тем не менее обязаны происходить в идентичных многомириях. Интуитивно это понятно, но теорему присутствия для склеек идентичных реальностей пока невозможно ни сформулировать, ни тем более доказать.
Склейка?
Лера? Кейт? Здесь и сейчас? Могу я воспринимать сразу две идентичные реальности, в одной из которых ко мне пришла Кейт, в другой — Лера? И память моя тоже принадлежит сейчас двум реальностям (почему двум, а не бесконечному числу, если уж произошел такой «прорыв», не учтенный ни одной из теорем инфинитнеого анализа?)?
Лера (Кейт?) опять наклоняется ко мне.
«Родной мой, так будет лучше для нас обоих…»
— Кен встретит меня, и мы пойдем в паб, он говорит, что стесняется тебя, но, по-моему, ему неприятно, а мне неприятно, что неприятно ему, понимаешь…
«Я приду к тебе позже…»
— И я не знаю, что ему сказать, он хороший, но иногда ведет себя странно, а маме он вообще не нравится…
«Я люблю тебя, Влад…»
Они говорят одновременно, одна внутренним монологом, другая вслух, и я чувствую, как губы Кейт (теперь я различаю их прикосновения, они такие разные!) целуют меня в лоб, а Лера берет мою правую ладонь обеими руками и качает ее, будто младенца.
Они не видят друг друга? Очевидно. Две идентичные реальности склеились только в моем восприятии. Лемма Менского: миры поворачиваются своими гранями в нашем сознании, а квантовая идентичность объединяет реальности в пределах принципа неопределенности.
Я не слышу больше голоса Кейт, не ощущаю ее присутствия. Склейка закончилась? Спонтанно или я подсознательно перешел в идентичную реальность без склейки? Не могу понять. Думаю, что переход произошел по моей воле. Я ведь хотел побыть с Лерой, узнать новое о Кене. Хороший мальчик.
«Папочка, я его попробую позвать, хочу, чтобы он сам рассказал тебе о том… как…»
Она не находит нужных слов, даже на верхнем уровне мыслей. То, что Лера хочет выразить, не определяется словами. Между ней и Кеном произошло что-то важное, им нужно побыть вдвоем, прочувствовать новое состояние, поэтому Лера сама не своя.
«Не надо, — думаю я без надежды быть услышанным, — не приводи его сюда сейчас, побудь с ним и скажи себе слова, которые даже мысленно не решаешься произнести. Скажи сейчас. Сейчас, здесь. Скажи мне прежде, чем скажешь ему».
Лера опускает мою ладонь на одеяло и поднимается. Кровать отзывается едва заметными колебаниями. Она не слышит меня. Как всегда.
— Я люблю. Люблю. Люблю.
Она много раз повторяет «люблю» на разные лады, вслух и внешней мыслью, и я наконец разделяю: мысль обращена к Кену, с ним она разговаривает так громко, что он слышит, ожидая Леру в холле, в кресле перед висящим на стене телевизором. Образ мгновенно пролетает в моем сознании. Вслух Лера обращается ко мне:
— Папа, я все равно люблю тебя…
Это «все равно» так замечательно искренне, что я не обращаю внимания на ужасную суть.
«Я тоже люблю тебя, доченька».
Лера выбегает из палаты, не закрыв дверь, и я слышу, как ее шаги — цок-цок — удаляются по коридору.
Хорошо бы сейчас вернулась Кейт, мне нужно послушать, что скажет она.
Все не так, как мне представлялось еще час назад. Сейчас я знаю гораздо больше. Сейчас я гораздо больше могу. И если бы не лежал бревном, если бы сидел перед компьютером в своей лаборатории… опубликовал бы результат? Конечно. Я математик, а не алхимик, обнаруживший философский камень.
Но если бы я не лежал бревном, если бы сидел перед компьютером все эти месяцы — сумел бы получить тот же результат? Рассчитать то, что сделал интуитивно, в уме, в своем, не зависимом от тела, сознании?
Не уверен.
Может ли быть, что за эти восемь месяцев кто-то сумел сделать то, что получилось сегодня у меня? Дорштейн? Вряд ли, он далек от прикладных применений. Шведер? У него не хватит физической интуиции.
О чем я думаю? Соперники, конкуренты… Я смог, и только что случившаяся склейка — убедительное доказательство.
Страх накатывает волной. Так страшно мне было только в детстве, когда однажды мама оставила меня играть во дворе. Вбежала огромная собака, показавшаяся мне, пятилетнему, ужасным чудищем из андерсеновской сказки о солдате: глаза размером с тарелку. Собака была черной, как дьявол, каким я представлял его, не понимая, кто такой дьявол «на самом деле». Я сполз с качелей, а собака медленно приближалась и смотрела на меня с тупой угрюмой злобой. Некуда скрыться. Некого звать. Невозможно отвернуться, не смотреть на приближавшуюся смерть. Я не понимал, что означает «смерть». Кошмар заполнил двор, улицу, город, вселенную…