Искатель. 2014. Выпуск №3
Шрифт:
Профессор смотрит в черноту иллюминатора. На вопросы не отвечает.
Замечаю Надин. Она не у себя. Сидит в кресле впереди, укутавшись в плед, и дрожит. Вижу, что Санька хочет подойти к ней, но не решается, терзает себя.
Становится легко. Я улыбаюсь. Напряжение скатывает, как' морская волна. Мягко, одурманивающее…
Лагуна… Доплыли…
За стеклом иллюминатора проплывает рейс 3469-й. Весь в иероглифах. 3468-й, значит, прозевал. Глубоко, сладко вздыхаю. Мы не одни.
— А
Санька снова бодр и весел. Лупя обдумывает очередной ход.
Надин уходит к себе. Через некоторое время в салон врывается запах жареной картошки.
Шевеловский поворачивается ко мне.
— Что на нашем корабле не так, как у собачьего? Что?
Я вяло пожимаю плечами.
— Не хватило ничтожной малости! Стремящейся к нулю! Именно эта энергия сместила баланс. Она причина катастрофы! Инженеры просчитались, Иван.
Шевеловский поднимается и шаткой походкой идет в хвост корабля.
Думать о плохом не хочется, но профессора слишком долго нет. Волнение пробивает брешь в медовом потоке нирваны.
Я стучу в кабину.
— Сергей Евгеньевич! С вами все хорошо?
Ответа нет. Стучу настойчивей.
«Культурный уровень Шевеловского не позволил бы не ответить на вопрос! Что-то случилось», — ударила в голову тревожная мысль.
— Саша! Быстро сюда!
Санька ломится в дверь, но ответа нет.
— Ломаем! — кричу я. — Без профессора нам конец.
Он бледнеет, понимая мои слова.
Вместе обрушиваемся на серебристую дверь. Табличка «туалет» падает на пол.
— Давай еще раз! — ору Саньке в ухо.
Плечо вываливается из сустава. Жгучая боль. Я вою.
Щеколда трещит. Мы вваливаемся в кабинку. Шевеловский сидит в углу. На запястьях рваные раны. Чем он умудрился?
— Надин! — кричу я. — Аптечку!
Мы тащим Шевеловского на его место. Кровавый шлейф остается на зелени ковролина бурой тропой.
— Бинты!
Профессор без сознания. Что-то бубнят динамики. Мечутся Лупя и Бингер.
Боль. Тело профессора выскальзывает из моих рук. Меня трясет. Иглы вонзаются в шею, грудь, плечи.
Черные тени машут гигантскими крыльями, хохочут…
Барьер боли! Нет! Только не сейчас!.
Санькины руки тянутся, чтобы подхватить меня. Темнота…
Я открываю глаза.
— Бинты! Бинты! — кричу как сумасшедший.
— Не надо бинты! — Санька останавливает подбежавшую Надин.
— Ты что? Он еще жив! — ору я.
Провал. Словно схватил оголенные провода. Темнота…
Озираюсь по сторонам. Профессор что-то тихо говорит окружившим его. По выражению лица видно, что ему стыдно за происшедшее. На запястьях ни царапины. Я хватаюсь
Уфф… Чудное место! Спасибо тебе! Спасибо!
Я небольшими глотками пью ароматный чай. Больше ничего не хочется. Даже крекеры не лезут.
Профессор смотрит в окно. Мне хочется его поддержать, но я не нахожу слов.
— Бингер! Хорош мухлевать! Откуда у тебя, блин, два туза пиковых? Два, блин!
— Это Лупя, наверно, нарисовал лишнюю, — оправдывается Бингер.
— Нет! У меня все точно было! — уверенно говорит Лупя.
— Это, наверно, Чудное место что-то перепутало, — встреваю я.
Картежники, улыбаясь, соглашаются.
Странно. Раньше такого не было. Я опять начинаю волноваться. Не сбилось ли что-нибудь в этой нереальной системе вещей.
Я поделился своей тревогой с Шевеловским.
— Если ошибки будут накапливаться, это приведет к катастрофе. Но мы не знаем, кто или что контролирует эти необычные процессы. В любом случае отсюда надо выбираться, и как можно скорее, а у меня уже нет идей.
Профессор грустно вздохнул и снова отвернулся.
Я достал райтер и продолжил оставлять на экране свои заметки. Это отвлекло от дурного настроя.
— Вот так! На! Все! Продул, лохан!
— Эх, мне бы с короля пойти, — проговорил Лупя.
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, где одни, блин, стадионы.
— Бингер как раз вальта скинул. Надо было взять!
— Умная мысля приходит опосля! — весело крикнул Санька.
— Мысль — это всего только молния в ночи, но в этой молнии — все! — добавил я всплывший в памяти афоризм.
Шевеловский встрепенулся. Вскочил как ошпаренный и рванулся к нам. Глаза его горели.
— Что? Что вы сказали?
— Да, вальта взять надо было, говорю, — протараторил, удивленно глядя на профессора, Лупя.
— Я знаю, что отличает наш рейс от рейса с животными, друзья мои! — закричал Шевеловский. — Мы можем мыслить! Мысль — вот что является краеугольным камнем всего происходящего!
Мы переглянулись.
— В отличие от собак, мы, люди, способны создавать самое ценное, что есть у человеческой цивилизации, — мысль!
— Профессор! То, что собаки думать не могут, это и я знаю. По природоведению проходили, — схохмил Санька, глядя вприщур на Шевеловского. Не поплохело ли снова человеку?
— Почему это не могут думать? Вот у нас в деревне была собака. Кубиком звали…
— Возможно, именно мысль является той критической массой, что нарушит баланс двух полей, сковавших нас в этом пространстве! Мы должны проверить эту гипотезу немедля! — Профессор возбужденно замахал руками и рванулся в капитанскую рубку.