Искатель. 2014. Выпуск №8
Шрифт:
— Раз уж случай свел нас не только в купе, но и за столом, не мешает познакомиться поближе.
Дельное предложение. А то рыжеватый, лобастый, франт и дама для внутреннего употребления, пожалуй, приемлемы, ноне обращаться же «господин франт, передайте, пожалуйста, горчицу».
— Александр Арехин, — представился он. — Как уже имел честь говорить, студент Императорского училища правоведения.
— Владимир Ильич, литератор, — ответил рыжеватый. — Надежда Константиновна, моя жена, тоже литератор.
— Лев…
— Феликс Эдмундович, литератор. — Франта, напротив, церемония представления веселила.
— И вот сидим мы здесь, четверо простых русских литераторов и один студент-правовед, сидим и едим буженину, а за окном метель… — продолжил он, подражая чтецам-декламаторам.
Метели не было, снег падал спокойно, но уж больно его, снега, много.
— И до чего у них во всем порядок: даже поселить у себя выдуманного героя можно только с разрешения особой комиссии, — поддержала разговор Надежда Константиновна.
— И очень хорошо, что порядок, — сказал Владимир Ильич. — Нам бы не помешало поучиться этому порядку. А насчет регистрации выдуманных героев — это, пожалуй, и правильно. Правдоподобие привлекает зевак, из которых извлекается прибыль. А прибыль, матушка, есть основная движущая сила современного общества. Чем больше прибыли, тем стремительнее мчится локомотив, имя которому капитал.
— Володя, мы на отдыхе, — напомнила Надежда Константиновна.
— Да я ведь так только, к примеру, — миролюбиво ответил Владимир Ильич и положил на тарелку изрядный кус буженины.
— Скажите, вот вы — правовед, — обратился к Арехину лобастый, то бишь Лев Давидович.
— Пока более в перспективе. — Ужин выходил занятный.
— Тем более. Понятие прибавочной стоимости вам, надеюсь, знакомо?
— Знакомо.
— Тогда позвольте вас спросить: из кого и каким образом наши милые хозяева извлекают прибавочную стоимость?
— В координатах Смита, Ледерера или, может быть, Маркса?
— А кто вам ближе?
— Одна теория стоит другой, но «Капитал» — труд воистину капитальный.
— Вы что же, и «Капитал» в училище изучаете?
— По колено, глубже не заходим. Разве что желание у кого появится, тот и с головой нырнет.
— Тот? А вы?
— Это слишком личный вопрос. Мы не настолько знакомы, чтобы исповедоваться в политических пристрастиях.
— Резонно, резонно. Ну, а насчет прибавочной стоимости?
— Вероятно, ее создал и продолжает создавать писатель, Артур Конан Дойл.
— Интересно. А труд печатников? Без него рукопись осталась бы рукописью, доступной узкому кружку досужих оригиналов.
— Тогда нужно учитывать и труды производителей бумаги, переплетчиков, лесорубов, механиков, кочегаров, стрелочников,
— Именно.
— Но если роман или рассказ напишет какая-нибудь бездарность, книгу никто не купит и труды всей честной компании, от лесоруба до железнодорожника, станут бессмысленными. Труда много, и труда вполне добросовестного: и бумага отличная, и переплеты замечательные, — а вместо прибавочной стоимости одни убытки.
— Роль сложного труда… — Лев Давидович, похоже, приготовился к речи, но Владимир Ильич попросил его передать солонку таким тоном, что тот лишь махнул рукой: — Доспорим в другой раз. А сейчас будем отдыхать.
Разговор стал мельчать. Две-три фразы о погоде, столько же — о еде. Наконец все, не сговариваясь, поднялись из-за стола. Пора и честь знать.
Феликс подошел к окну.
— А снег-то не на шутку повалил.
— Альпы, — ответил Лев Давидович, будто слово «Альпы» объясняло все и сразу.
На этом ужин и завершился.
Литераторы уселись в уголке. Арехин среди них был человеком лишним, ну так что ж с того?
Он вышел на крыльцо. Ветра не было, штиль, а снег сыпал и сыпал. И откуда его столько? Дорожку, что вела к воротам, засыпало совсем, да и путь в Майринген угадывался лишь по столбикам. Издалека слышался непрерывный шум водопада.
Он вернулся в дом. В гостиной оставался лишь франт, читавший газету при свете керосиновой лампы, остальные разошлись.
Читать старые газеты не хотелось. Спать не хотелось. Гулять? В снегу по колено?
Вальтер появился, чтобы подбросить в камин небольшой чурбачок.
— У вас можно раздобыть лыжи? — спросил хозяина франт.
— Не откажусь. Но где его взять?
— Я протелефонирую в Майринген.
— У вас есть телефонная связь?
— Да. Большое подспорье, — Вальтер указал на навесной, шкафчик, внутри которого, следовало полагать, и находился аппарат.
— А в Виллинген протелефонировать можно?
— Нет, это местная линия. С Виллингеном мы связываемся по старинке.
— Жаль.
Вальтер неслышно ходил по комнате, то пылинку смахнет, то стул переставит, но если на него не смотреть, то можно беспрепятственно предаваться собственным мыслям. Чем они я занимались. Франт сидел перед камином, отложив газету. Арехин сидел просто, сидел и смотрел на часы, стоявшие на полке.
— Не желаете партию в шахматы? — спросил франт, прерывая десятиминутное молчание.
— Можно и в шахматы, — согласился Арехин. Он не считал игру с любителями бесполезным делом. Конечно, в шахматном плане толку с игры мало, зато натура человека раскрывается за доской в самых откровенных ракурсах, приоткрывая потаенные стороны души.