ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №5
Шрифт:
— Джанибек тебе поможет, Махмудбек. Служить не будет, но поможет. Он обязан помочь… — уверенно сказал старик. — Когда ты уйдешь, Махмудбек?
— Скоро, отец… — Через три-четыре дня. В следующую пятницу, я думаю.
Осенние дожди
Муфтий жил этим днем. Одним днем, проведенным в горах.
Рыжела трава на крутых склонах, упругие, крепкие корни арчи цеплялись за мертвые камни, вздрагивая под порывами ветра. Изредка падали ленивые капли дождя.
Муфтий не обращал внимания на дождь.
Немецкий инструктор, сбросив азиатский халат, остался в легкой рубашке. Вскоре он рывком снял и рубашку, отбросил ее в сторону. На теле несколько ножевых ранений. Муфтий знал толк в ранах. Этот человек не бывал в настоящем бою. Его дело — вот так ловко, одним ударом выбивать нож из рук врага, ребром ладони бить наотмашь, сваливая человека, резко заламывать руки.
Парни не морщились от боли.
«Настоящие джигиты», — подумал муфтий. Ему нравилось, что инструктор разжигает злость у парней. Они начинают покусывать губы, сжимать кулаки, сдерживать дыхание.
Инструктору нужно было довести их до такого состояния. Только после этого он свел двух парней. Одного из них, Алима, муфтий хорошо знал. Истинный головорез… Двоюродного брага зарыл в песок.
Алим выдвинул вперед руки и, подражая инструктору, стал медленно двигаться вперед. Пулат, его «противник», держался спокойнее, увереннее. Он был шире в плечах, крепче. Он ждал удобного момента, чтобы одним ударом сбить Алима. с ног. Алим хитрил, увертывался и вдруг неожиданно ребром ладони наотмашь резанул «врага» по горлу. Пулат покачнулся, помотал головой и нанес ответный, не менее сильный удар в живот. Алим, широко открыв рот, жадно глотал воздух. Он застыл на месте, руки стали медленно опускаться. Парень воспользовался этим, ударил еще раз.
— А-а-а! — прохрипел Алим и неожиданно рванулся на противника.
Как-то он сумел сжать Пулата за плечи и зубами вцепился в горло. Немец не двигался с места. Он только поднял брови. На какой-то миг оторвал взгляд от этой дикой схватки и посмотрел на муфтия. Их глаза встретились.
Этого мига было достаточно, чтобы инструктор и Садретдин-хан поняли: да, нужна злость. Нужно, чтобы при запахе крови парни пьянели, забывали обо всем на свете. Сейчас, даже на занятиях, нет условного врага.
Парни упали. Они катались по земле. Острые камни рвали одежду. Но джигиты не замечали камней… Слышалось тяжелое дыхание. Алим не разжимал зубов. Из раны уже текла кровь. Здоровый детина слабел на глазах. Остальные участники группы осторожно отступили назад.
Немец не двигался. Муфтий понимал, что не имеет права вмешиваться в дела инструктора. Он тайком выбрался из города, чтобы посмотреть на джигитов, благословить их на святой подвиг. Садретдинхан мечтал о торжественной обстановке. Пусть и немец с почтением выслушает слова чужой молитвы.
А немец, еще раз мельком взглянув на муфтия, продолжал упиваться бешеной схваткой своих подопечных. Тогда муфтий
Инструктор резкой командой остановил учебу. Тяжело дыша, поднялись джигиты, молча постояли, не пытаясь даже стереть с лица кровь и пот. Немец неожиданно посмотрел на муфтия. Садретдинхан обратился с короткой речью к джигитам, торопливо благословил их и, кивком головы простившись с инструктором, повернулся, засеменил из ущелья. Там у дороги муфтия ожидал слуга.
Пошли дожди… Муфтий с тоской слушал их монотонный шум. Он вздыхал, поглядывая на поблекший флажок. Снова возникло желание сесть за рукопись, вспомнить историю борьбы за Великий Туран.
Желание пропадало быстро. Муфтию не хотелось склоняться над бумагой, писать, вспоминать факты, людей, события, тот долгий водоворот событий, который крутил и швырял его многие годы по разным странам.
Но воспоминания не давали спокойно жить. Отдельные встречи врывались в память, наполняли эту тесную комнату сабельным звоном, гулкими криками, дробью бешеных копыт, торопливым шепотом, отчаянными криками…
И вновь муфтий смотрел на зеленый флажок с ~ полумесяцем и звездой.
…Уже в начале 20-х годов муфтий Садретдинхан понял, что время Курширмата, Иргаша, Ибрагимбека, главарей крупных басмаческих шаек, пока кончилось. Но он и его организация «Милли Иттихад» не зря молились за победу воинов ислама, не зря помогали им деньгами и оружием… Он верил: всколыхнется новая волна. Только нужна для этого настоящая, ощутимая помощь.
Муфтий обратился с письмами к представителям Англии, Америки, Франции, к находившимся в Ташкенте аккредитованным дипломатам. Но не они, а другие люди сообщили муфтию из Мешхеда, что к нему едут английские гости.
Муфтий потерял покой. Он стал ходить на вечерние молитвы в центр города в мечеть Нагай у Пиянбазара. Муфтий обычно двигался медленно по улице Казыкуча, сворачивал на Тарновбаши, миновав Романовский проспект, выходил на улицу Ержар. Он надеялся на «случайную встречу».
Английская миссия во главе с разведчиком майором Кейли прибыла в Ташкент тихо, незаметно.
Майор Кейли остановился в гостинице «Регина». Окно его номера выходило на оживленный перекресток. Штатский костюм и документы дипломата не могли скрыть настоящего лица его и настоящих намерений. Он чувствовал на себе внимательные взгляды людей и не решался выходить из гостиницы.
Кейли официально посетил американское консульство, встретился с Роджером Тредуэллом, вел с ним разговор о «национальном движении» в Туркестане, о «Милли Иттихад» — буржуазно-националистической организации пантюркистского направления.
Встречи с представителями этой организации в консульстве исключались. Муфтий Садретдинхан не решился зайти ни в гостиницу, ни гем более в ресторан, где бы он мог встретиться с Кейли.
Их свидание состоялось позже, в эмирской Бухаре, куда бежали многие члены разгромленных антисоветских организаций. Кейли пришел туда с караваном оружия. У ворот «Коваля» его встречали высокопоставленные лица эмирата.