Искатели истины

Шпанов Николай Николаевич

Тайна двух убийств

Грачик давно отучился удивляться неожиданным поворотам в поведении Кручинина, него выработался условный рефлекс: всегда, прежде чем сознание охватит смысл происходящего, устремляться на помощь другу, как бы странны и противоразумны ни были его поступки. И все же на этот раз Грачику потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем он бросился к рабочим-дружинникам, повалившим Кручинина и пытавшимся связать ему руки. Они отказались верить тому, что схваченный ими злоумышленник и есть тот человек, в чье распоряжение они присланы. Они не согласились освободить его до прибытия командира отряда и не очень охотно последовали совету Грачика обезоружить и связать полицейского, прежде чем он пришел в себя от оглушающего удара, нанесенного ему Кручининым. Полицейский этот был лейтенант Круши.

Грачика не покидало сомнение в том, что Кручинин ошибся. Навсегда погубив его репутацию в глазах местных

друзей, это вызовет еще, чего доброго, серьезный конфликт с властями.

Что касается самого Кручинина, то он спокойно курил, не делая ни малейшей попытки объяснить свои поступки. Лишь когда приехал, наконец, начальник полиции и рассыпался перед Кручининым в извинениях, тот дал себе труд заговорить. Первым, с кем он заговорил, был арестованный Круши.

— Согласитесь, что два убийства и одно неудавшееся покушение в одну ночь — это уж слишком, — сказал Кручинин. — Даже ради такой величественной цели, как уничтожение электростанции, а?

Круши мрачно молчал.

— Чтобы не подвергать вас неприятной операции обыска, скажите-ка сами, где у вас спрятан план минирования? — продолжал Кручинин.

— Что вы обещаете мне за чистосердечие признание? — спросил, наконец, черноусый лейтенант.

— Решительно ничего, — рассмеялся Кручинин. — Во-первых, потому, что я не уполномочен ни давать какие бы то ни было поблажки таким прохвостам, как вы, ни карать вас. Это дело здешних народных властей. Во-вторых, план мы все равно найдем, даже если вы будете немы, как рыба. И, наконец, в-третьих, еще потому, что как бы откровенны вы ни были, вы едва ли сможете прибавить что-нибудь к тому, что расскажем вам мы. Разве какие-нибудь несущественные детали…

Через два дня расследование было закончено и следствие завершено. Действительно, Круши ни на одном из допросов не смог добавить ничего, изменяющего общую картину, нарисованную Кручининым. Дело было только в деталях, А суть была такова.

Бывший директор станции Вельман, действительно, получил приказ от человека, возглавлявшего оставленную гитлеровцами в городе агентуру, уничтожить станцию.

Было понятно, почему ни местная полиция, ни органы Советской Армии не обнаружили этого главного вражеского резидента: он был американцем по происхождению; на руках у него имелся паспорт США, и, как выяснилось в дальнейшем, он был резидентом американской правительственной секретной службы, центр которой находился в Швейцарии, и всю войну работал на Германию.

Вельман был единственным человеком, знавшим, где хранится план минирования и как его расшифровать. Без него взрыв обойтись не мог. Но он колебался. Он боялся репрессий новых демократических властей. Этот страх и побудил его принять решение, противное воле американской агентуры. Он решил выдать план минирования новым властям в обмен на право уехать из города, где репутация его среди рабочих была более чем неважной. Однако и этот план он не решался осуществить открыто. Он боялся мести пятой колонны, возглавляемой решительным и беспощадным полицейским служакой Круши. Создавалось положение, при котором ни та, ни другая сторона не могла действовать открыто. Но вот Вельман решается все же передать план минирования новым властям. Он открывает свое намерение секретарю Браду. Браду соглашается сходить за планом: он вынет его из шкафа и передаст патрону. Эла — второй человек, которому директор Вельман поверяет проект. Он не только доверяет ей как личному секретарю, он любит ее как женщину. Как он оправдывает его доверие и чем платит за любовь? Она обманывает его вдвойне. Как любовница — с Уго Вельманом. Как доверенное лицо — со своим начальником по пятой колонне полицейским лейтенантом Круши. Она открывает Круши план Вельмана. Круши решает отобрать бумагу у секретаря, как только тот вынет ее из сейфа. План нужен пятой колонне, чтобы осуществить свой замысел уничтожения станции. Не подозревая о готовящемся покушении, Вельман решает сопровождать своего секретаря. Они уговариваются, что Браду выбросит пакет с документом в окно ожидающему в переулке директору. Вельман забывает или не успевает сообщить об изменении своих намерений Эле. Только поэтому пакет оказывается у него в руках, и Браду падает напрасной жертвой лейтенанта, который не находит на убитом никакого плана. Но едва Круши успевает сообщить Эле о своей неудаче, как узнает от нее, что план в ее орбите: он в кармане директора, намеревающегося передать его властям в обмен на свободу и безопасность. На этот раз приказ Круши прост и ясен: убрать Вельмана. Это — не только устранение владельца плана, но и месть пятой колонны за измену ей. Рука Элы не дрогнула. Она в точности исполняет приказ, но… по несчастной случайности документ оказывается в руках молодого Вельмана. Звонок у входной двери и появление гостей мешает Эле унести отнятый у ее жертвы документ. Она едва успевает сунуть его в карман висящего на вешалке пальто. Через несколько минут, выпроводив

гостей из прихожей, она возьмет документ и надежно припрячет его для Круши. Но, на ее несчастье, молодой Вельман возвращается в прихожую и, сунув руку в карман своего пальто в поисках носового платка, обнаруживает там план. Он не знает в точности, что означает этот чертеж. Но он кажется ему знакомым; он видел его в руках дяди. Во всяком случае, Уго решает его спрятать, на досуге разобраться в нем и тогда уже решить вопрос, что с ним делать. Эла знает, что Уго не отдаст его ей, если узнает истинный смысл схемы. Уго — ветреный и легкомысленный малый, но он честен и не пойдет против интересов своего народа. К тому же он едва не стал свидетелем убийства. Он знает, что рассказ Элы не совсем соответствует действительности. У него уже возникло подозрение, он требовал объяснений. Он близок к тому, чтобы отгадать правду. Эла обещает ему открыть все на свидании в отеле. Она является к нему в ту же ночь, но одновременно через соседний номер в комнату инженера проникает и лейтенант Круши, прошедший в гостиницу черным ходом, минуя сипящего в холле Кручинина. Молодой инженер — третья жертва, павшая в эту ночь борьбы за судьбу электростанции Пакет на этот раз в руках черноусого лейтенанта. Он в то же утро должен использовать его для уничтожения централи…

При последнем разговоре, который имел место между русскими гостями и бывшим полицейским, Кручинин спросил последнего:

— На что вы рассчитывали, идя на это дело? Ведь вы не могли не попасться.

Круши нагло рассмеялся ему в лицо:

— Я никак не думал, что шефу полиции придет в голову пригласить вас с собой. Если бы не вы!.. — Он пренебрежительно скривил рот. — Неужели вы серьезно думаете, что я не обвел бы его вокруг пальца? Его друзья ведь и сейчас искренне верят, что раз и навсегда избавились от нас… Да, все дело испортил ваш приезд. Он был совсем несвоевременен.

Когда друзья шли домой, Грачик мысленно перебирал подробности всего дела и задавал себе вопрос: что дало Кручинину возможность, не дослушав связанную на стуле Элу, опознать в ней преступницу? Почему он без размышления ударил по голове представителя власти, каким был тогда для всех окружающих Круши?

Едва ли можно обвинить Грачика в праздном любопытстве за то, что он в конце концов задал Кручинину эти вопросы.

— О том, что Круши если и не убил Браду то, безусловно, участвовал в этом деле и старается замести следы, я понял с первых фраз его рассказа, — ответил Кручинин. — Он придумал его, вероятно, между звонком, которым вызвал шефа на станцию, и нашим приездом. Когда ты проявишь свои снимки, сделанные в кабинете директора, и внимательно вглядишься в изображение правой руки убитого секретаря, то увидишь одну маленькую, но знаменательную деталь: в кулаке, около которого лежит револьвер, якобы оброненный Браду в момент падения, зажат мундштук с окурком сигареты. Если даже допустить невозможное человек, выхватывая из кармана револьвер, не бросает мундштук, то уж во всяком случае, роняя оружие, мундштук-то он же обронит. Браду ни в кого не стрелял. С этого начинается провал черномазого лейтенанта. Чтобы проверить последнюю возможность, я спросил тогда Круши, не был ли Браду левшой? Он очень уверенно ответил: нет.

— Если это так, то зачем было Круши вызывать на станцию шефа?

— Во-первых, Круши видели входящим на станцию. Вспомни: ему не удалось проникнуть незамеченным через боковой подъезд. Во-вторых, расторопный дружинник едва не застал его на месте преступления. Ведь Круши и свистнул лишь потому, что услышал его шаги уже у самой двери.

— Тогда почему он его так защищал и за что вы напали на несчастного парня?

— Чтобы, не возбуждая подозрений Круши, выставить надежную охрану у сейфа на случай, если мое предположение неверно, и план минирования еще остается в нем. Ведь Круши мог за ним вернуться. А тот парень показал себя смышленым и надежным стражем.

— Теперь о секретарше! — потребовал Грачик.

— Ты помнишь единственный вопрос, заданный ей мною?

— Кажется, вы спрашивали о молоке.

— Да, я хотел знать, когда она налила мо локо в стакан. По ее словам, она сделала это за пятьдесят минут до нашей беседы. За пятьдесят минут на молоке не может образоваться сантиметровый слой сливок. Я такого молока еще никогда не видывал. Стакан стоял там с утра. Эла никуда не выходила из комнаты. Она лгала. Второй ложью было то, что голубой конверт просунут в дверную щель для почты. Простым глазом видно, что эта щель по крайней мере на пять сантиметров уже конверта.

— Конверт можно было и сложить, чтоб просунуть в щель, — возразил Грачик.

— Тогда на нем был бы след складки, — парировал Кручинин.

— А следа не было… Не сердитесь, друг-джан, еще один вопрос я вам задам: с чего вздумалось, по-вашему, Вельману облачаться в спортивный костюм?

— А разве ты не обратил внимания, среди вещей, обнаруженных в его карман был железнодорожный билет?

— Видел, обязательно видел.

— Но не поинтересовался, куда он взят?

— Зачем так обо мне думать? Конечно, поинтересовался. Только название станции было мне совершенно незнакомо.