Искатели прошлого

Коблова Ирина

Мантия зацепилась за ржавый гвоздь, торчащий из стены. Залман наклонился, чтобы осторожно освободить тонкую ткань, и его взгляд упал на карандашный рисунок, едва проступающий на потемневших обоях. Криво накарябанная схема – было в ней что-то невыразимо отвратительное, словами это не объяснить и не передать, это намного хуже безобидного, как истрепанный лист папиросной бумаги, дохлого перекидника.

– Видишь? – Залман показал на рисунок. – А это кто мог сделать?

– Я, – посмотрев, ответила Сандра. – Только не сейчас, а давно.

Кружочки, стрелки, непонятные каракули. Вроде бы, ничего особенного, но Залман чувствовал, что картинка эта

неприличная, запретная, и ее лучше бы поскорее убрать, пока никому на глаза не попалась.

– Зачем ты рисовала такие вещи? – спросил он тихо.

– Это схема электростанции. Я услышала, как вы с Дэнисом говорите об электростанции, и стала приставать к тебе с вопросами. Тогда ты мне рассказал, как там все устроено, и для наглядности нарисовал на обертке от печенья, а я потом изобразила на стенке.

– Сандра, о таких вещах никто не должен знать, ни один человек, иначе будет катастрофа…

– Да уж, никто! – она сердито и насмешливо фыркнула. – Газовая турбина вращает генератор, в нем возникает электрический ток, который подается на трансформатор, где напряжение повышается до десяти тысяч вольт. Оттуда по высоковольтным линиям ток идет в населенные пункты и на заводы. Ты же сам мне все это объяснял, а теперь готов обделаться, как только услышишь про трансформатор и десять тысяч вольт! Это знаешь что такое? Это психоз.

– Люди должны от этого отказаться… – морщась от внезапной рези в животе, пока еще не сильной, словно бы предупреждающей, пробормотал Залман. – Может случиться катастрофа…

– Естественно – если топливо рванет или турбина встанет. Но за этим следит техперсонал, получают они хорошо и работу потерять не хотят. Ладно, хватит об этом, раз тебя опять так скрутило. Идем.

Катастрофа, о которой говорил Залман, имела другую природу, глобальную, ничего общего с топливом или техническими неполадками, но он не мог облечь это в слова. Держась за живот, поплелся за Сандрой. Та начала рассказывать о своих фрейлинах, разделившихся на четыре фракции в борьбе за ее благосклонность и регулярно подстраивающих друг другу мелкие пакости. Как только внимание Залмана переключилось на анекдоты из придворной жизни, боль исчезла. Когда подошли к лестнице, он уже не мог вспомнить, что испортило ему настроение несколько минут назад. Или нет, все-таки припомнил: это был полурастерзанный шмыргалями дохлый перекидник.

Лестницу починили и застелили роскошной ковровой дорожкой. Они поднялись на второй этаж, в небольшой холл с замусоренной лоджией. Встав в проеме, Сандра милостиво помахала свите, пирующей во дворе на лужайке, дождалась, когда стихнут приветственные возгласы, и повернулась к Залману.

– Здесь была твоя территория. Так-то весь дом был твой, но вы с Дэнисом жили на втором этаже, а я с родителями – на первом. Ты разрешил нам располагаться там, как захотим, и мама с папой так радовались, что нашли доброго домовладельца… Не помнишь?

– Нет.

Остановившись на пороге первой комнаты, Залман оглядывал стены в коричневатых потеках, ржавый остов кресла в углу, чье-то пустое гнездо в стенной нише, слепленное из обрывков газет и книжных страниц.

– Мы ведь были беженцами, приехали в Танхалу с Ваготы – это маленький островок на западе, один из крайних. Там в конце зимы житья не было от кесу, они нападали по ночам и съедали за раз целые семьи. А в столице много было таких, как мы, и папа вначале никак не мог найти работу, и с жильем проблемы. У нас не было денег, чтобы снять квартиру или домик, хватало только на комнату, но хозяева

отовсюду нас выгоняли – из-за меня. Я была, скажем так, проблемным ребенком. И неизвестно, что бы из меня выросло, если бы не ты. Мы уже собирались податься в другой город, где жилье подешевле, когда ты пустил нас к себе, даже не за плату, а за помощь по хозяйству. Мама готовила, стирала и убирала, папа делал ремонт. Ты и сам все это умел, но у тебя времени на дом не хватало. Ты еще дал денег, чтобы устроить меня в хорошую школу. Потом папу взяли на работу в автомастерскую, но ты все равно не брал с нас платы, и мы жили как одна семья. Залман, если бы ты очнулся и снова стал таким, как тогда!

Залман виновато развел руками.

– Естественно, я сразу же влюбилась в вас с Дэнисом, – вздохнув, продолжила Сандра. – Дэнис был такой красивый, что любой из моих придворных ему бы позавидовал, и даже любая фрейлина, если бы переодеть его фрейлиной. Жаль, что ни одной нормальной фотографии не сохранилось. А ты был необыкновенный! У тебя из глаз как будто били солнечные лучи, и другие люди рядом с тобой становились лучше – вот это главное. Даже Эфра под твоим влиянием начала понемногу превращаться из ледяной ящерицы в человека. Залман, ты меня многому научил, – она понизила голос и подошла к нему вплотную. – Став Летней Властительницей, я сделала массу хорошего, может, больше, чем кто-нибудь еще из Властителей – так знай, это благодаря тебе. После Темной Весны ты заболел и все забыл, а я как будто приняла у тебя эстафету.

Отвернувшись, Сандра направилась к дверному проему, что находился слева. Здесь над заколоченным окном сохранился карниз, и с него свисала то ли истлевшая штора, окутанная паутиной, то ли просто многолетняя паутина – не разберешь.

– Я злилась и мечтала тебя победить, – говорила Сандра, не оглядываясь. – Чтобы ты увидел, что я тоже умная, и сильная, и смелая, и ни в чем тебе не уступаю, даже могу тебя обойти. Меня как огнем сжигало это желание одержать над тобой верх, вырваться вперед. Я мечтала, вот вырасту – и тогда тебе докажу…

– Но ведь ты победила, – Залману показалось, что она плачет, и хотелось ее утешить. – Посмотри, кем мы стали: ты – Властительница Долгой Земли, а я – душевнобольной.

– Это не я победила, это с тобой разделались, – Сандра повернулась, глаза у нее были сухие. – Я же не этого хотела! Я хотела стать вровень с тобой, в чем-то тебя превзойти, но чтобы ты оставался все тем же Залманом с солнечными глазами, и чтобы ты понял, что тебе не нужны ни Вир, ни Эфра, а нужна я. А кроме того… – помолчав, она усмехнулась. – Это желание непременно победить, выиграть, стать первой – такое ребячество… Я давно это переросла. Мне двести сорок восемь лет, за такой срок можно многое понять и о многом подумать. В этом отношении мы, люди подвида С, находимся в выгодном положении – у нас есть время, чтобы учиться на своих ошибках.

– Не все учатся. А Сабари?

– Я говорю о возможностях, а не о правиле. Человек либо пользуется возможностью, либо нет. А ты, еще когда я была маленькая, говорил, что жизнь – это не спортивные состязания, и когда-нибудь я это пойму. Так и получилось, я поняла.

Планировка на втором этаже была не такая, как внизу: вместо широкого сквозного коридора с дверями по обе стороны – сплошная путаница смежных комнат. В одной из них висела на стене позеленевшая бронзовая рама с разбитым мутным зеркалом, в другой – полусгнивший ковер, при первом же прикосновении распавшийся на куски. Никаких тайников за ними не оказалось.