Искажение[СИ, роман в двух книгах]

Леж Юрий

Потом, с Западного фронта на Южный нас перебросили, после пополнения и отдыха, конечно, потом на Румынский, вот где мы с вами, гражданин начальник и познакомились, а уж заканчивал я войну в Белграде югославском. Тоже еще те оказались братья-славяне, почище иных германцев на своей же земле зверствовали. Ну, да это их дело, семейное, пускай хоть совсем друг дружку перережут. Нас они задевать всерьез боялись, так, иной раз постреляют издалека, подранят кого…

Из Белграда меня и демобилизовали, помню, везли нас по железке зачем-то по кругу, через Германию, Польшу, почти месяц в дороге провели, вечно на узловой в тупик вагоны загонят, пару дней простоим, все какие-то эшелоны с грузами сюда,

в Россию, пропускали.

А дома меня никто не ждал, да и не было дома-то у меня. Поехал на Урал, там заводов много еще до войны было, думал, найду применение своим рукам. Но… Как обещали, судимость с нас всех сняли, да только метка-то в личном деле все равно осталась, как же без этого. На оборонные заводы лучше было не заходить, там проверяли крепко и всех ненадежных гнали взашей, потому как претендентов — очередь за воротами стояла. На "оборонке" и пайки получше, и зарплата повыше. А я тогда пристроился в часовую мастерскую. А что? Город большой, народ с заграницы себе часов всяких понавез много, а заграничные вещицы — они ж капризные, ломаются то и дело, да и чистить их надо, обихаживать. С тех времен меня Часовщиком-то прозвали, по профессии, стало быть.

Промаялся я там полгода. Заработков особых не было, заведующий строго следил, что б не подхалтуривали, на дому не поработаешь, за пришлыми присматривали ой как сильно. Одна отдушина, что с любимыми железками повозиться, да еще инструмент у нас был отличный, германский и австрийский, трофейный. Ну, присмотрел я себе за полгодика кассу кооператорскую, что бы, значит, с государством не связываться, под большую статью, если что, не попасть. А тут, как на грех, нашли меня старые знакомцы, из тех еще, довоенных, кто вместе со мной, но на "взросляк" загремел. Со взрослой зоны на фронт не брали, вот они полную катушку "от звонка до звонка" и отбыли. Встретились случайно, стали они клинья подбивать, на дело звать, а я вижу — нефартовое дело у них, засыпятся с полпинка. Отговорился кое-как, сделал им как бы откупной инструмент, ну, отмычки, фомки да прочую снасть.

Как в воду глядел тогда, повязали их на этом деле, да и меня отследили, таскали по следакам, опера пытали, но — отговорился, даже инструмент за свой не признал. Повезло, что их на горячем взяли, особо-то копать не стали. Чуть поутихло это дело, я за свое взялся. Не один, с напарником, как раз его Чехониным Володькой звали.

Кассу мы оприходовали запросто, мне даже не поверилось, как легко получилось. Ну, и рванули из города на юга, что б отсидеться, да отдохнуть. Тут как раз всё в масть прошло, на меня вряд ли кто подумал, ведь только что в уголовку таскали, не должен был я светиться, а что из города уехал, тоже понятно, не стало бы мне там житья.

Пока могли, мы с Володькой артельщиков изображали сибирских, золотишников, кто при больших деньгах в отпуск вышел. Потом приболел мой кореш, то ли потравился чем, то ли здоровьишко слабое оказалось, но помер он прямо на одном полустанке, мы тогда с курортов на север возвращались.

Покумекал я, как мог, решил, что надо бы личину сменить. Ему свои документики оставил, а его себе взял. Сироты, одногодки, да еще чем-то на лицо похожи, вот только он потемнее меня мастью был, да ведь на паспортном фото кто углядит разницу? А еще, не судимый был мой дружок покойный, чистый. Не первое у него, конечно, дело было, но не попадался ни разу. А тут ведь, помните, наверное, гражданин начальник, тот самый Указ и вышел, что до трех раз…"

Майор кивнул понимающе. Про Указ ему напоминать не надо было. После войны преступность в стране разгулялась не на шутку, оружие было много неучтенного, брошенного, да и страх перед насилием народ терять стал после такого-то побоища с германцами. Вот

и подняли голову всякие… личности. Пришлось меры срочные и суровые принимать. На второй уже ходке срок по статье просто удваивался автоматически. А третья становилась последней. В народе, конечно, слухи правильные ходили, что не расстреливают рецидивистов в третий раз попавшихся. Мол, отрабатывают они на урановых рудниках да в других для здоровья вредных местах оставшиеся полгода-год жизни. Конечно, и рассстреливали без лишних церемоний, выводя под корень породу профессиональных преступников, особенно тех, кто и до войны успел отметиться в милицейских картотеках.

Как бы то ни было, удушливую волну преступности погасили быстро, а скоро и вовсе загнали наиболее изворотливых, авторитетных воров, поддерживающих старые, царских еще времен, порядки и правила в уголовной среде, в убийственные лагеря "третьей ходки".

— Так и получилось, что сел я через три года, как стал Чехониным, первый раз, — закругляя свои устные мемуары, сказал Авдотьин. — По мелочи, но два года получил, да еще год в лагере мне набросили, но — не по справедливости. Да я не жалуюсь, чего ж теперь-то вспоминать… Потом я долго на воле гулял. И кассы брал, и пацанов помоложе на дело наводил, и уходить от закона удавалось. Пока вот… с поличным на "медвежонке" взяли… Вот только ума не приложу, почему ж меня-то со второй ходкой к вам направили?

— И не прикладывай, — посоветовал майор серьезно. — Ничего не придумаешь… и — хорошо, что такой знакомец ко мне попал, нам пора бы уж вплотную за дело свое приниматься, а вот беда — не было среди зеков надежного человечка, чтобы я довериться мог. Не подумай, стучать-наушничать мне не надо, без тебя любители есть… А вот порядок держать, такой, как ты привык, это — да.

"Помнишь, как тогда, в Румынии, ты сказал: "Раз пришли, значит, так надо…" Вот и сейчас просто надо. Сделать так, как велят умные люди. Это не я, не начальник лагеря, даже не Верховный Совет, хоть и там тоже не дураки сидят. Тут ум другой… Но — не наше это дело — зачем и почему. Нужны люди серьезные. Кто просто так, из прихоти, со скуки или по глупой любопытности не запорет результат всеобщих трудов… Ладно, это я тебе всё, как с трибуны объясняю. А конкретнее, надо бы вот что организовать…"

6

Назойливые, настырные солнечные лучи упорно давили на веки, прорывались сквозь них, будоражили все еще утомленный мозг, заставляя с громким, душевным стоном потянуться всем телом, закинуть руки за голову и выкрикнуть на выдохе что-нибудь матерное, идущее от самого сердца… Но резко двигаться после вчерашнего, ночного было бы неаккуратно и могло привести к самым плачевным последствиям, понимала сквозь полудрему принужденного пробуждения Анька.

Осторожно открыв глаза, она с удивлением заметила, что никаких солнечных лучей, заливающих комнату и широкую постель, стоящую по центру её, не было. Свежий утренний воздух спокойным потоком вливался через раскрытую настежь форточку, слегка колыхал подзадернутую занавеску, и от этого движения по постели метался взад-вперед маленький солнечный зайчик, изредка пробегая по лицам спящих рядом с Анькой девчонок…

Черт! черт, черт… сейчас уже утро и пусть он хоть трижды будет помянут…

По правую руку от Аньки виднелись голые плечи, спина и попка Александры, её черные волосы разметались по пестрой наволочке подушки. А слева, прямо в плечо и руку упирались соски машкиной роскошной груди, и белокурые волны волос сверкали серебром, когда и до них добирался блик солнечного зайчика. А вот третьей, тихони и скромняшки Томы, на постели и в комнате не было, хотя, кажется, ночью она была отнюдь не бесстрастной свидетельницей их буйных развлечений.