Искаженные звезды
Шрифт:
«Но затем по всей Галактике, которую мы так безоглядно заселили, начали рождаться псайкеры, такие как ты».
«Значит, псайкеры были не всегда?»
«Далеко не в таких пределах. Когда силы и хищники Хаоса обратили внимание на эти яркие маяки, они хлынули в реальность, опустошая и искажая наши миры».
«Те силы, которые проповедник Фарб называет демонами?»
«В некоторой степени».
«Тогда в этом он прав! Ты говоришь, что мне не стоит забивать голову мыслями о демонах».
«Твою милую голову… твой многообещающий
С низкого, поросшего кустарником холма Джоми вглядывался в сгрудившийся вдали Гроксгельт. В этот час южный полюс газового гиганта почти лёг на усадьбу городского головы и храм Имперского культа, словно золотой шар, которому под силу раздавить и расплавить самые высокие здания, какие Джоми знал. Голубое сияние солнца заставляло шар болеть. Благодаря игре света и тонкого слоя облаков, жёлчно-зеленоватые миазмы — цвета тошноты — словно стекали с края недоброй планеты-прародительницы и капали сверху на город.
Над головой пролетел скрак, ища, на какую бы мелкую ящерицу броситься, и Джоми сидел очень смирно, пока неприятное пернатое не сбросило свою крошечную бомбу едкого помёта куда-то в другое место.
«Ах, пригожий юнец, береги свою кожу», — явился голос, который умел шпионить его глазами.
«Это Хаос заставляет наше солнце рождать жировики и бородавки на коже?»
«О, нет. Ваше солнце богато излучением выше фиолетового. Тебе посчастливилось уметь противостоять этим лучам. Тебе посчастливится ещё больше, когда я доберусь до тебя».
«А откуда Гретхи знает, что нужно носить широкополую шляпу и зонтик?»
«Тщеславие!»
«Разве у неё нет сверхчувства, которое ей подсказало?»
«Если есть, то оно ей пригодится. Во многом другом она кажется бессмысленно пустоголовой».
«Как ты можешь так говорить? Она такая красивая».
«И скоро будет продавать то, что ты называешь красотой, но уже как любовница и игрушка. Правда, только пока не завянет».
«Красота должна что-то значить, — запротестовал Джоми. — В смысле, если я хорош собой и я псайкер… разве тут нет связи, голос?»
Издалека Джоми будто услышал сдавленный смех.
«Значит, ты сторонник теории, что тело и душа — отражения друг друга?» — Ответ расцветила глубокая ирония. — «В дурном смысле это зачастую правда. Как только Хаос получает свою жертву, её тело искривляется и уродуется… если есть тело!»
«Разве у человека может не быть тела?»
«Может статься, однажды ты узнаешь, как дух воспаряет, покинув тело».
Говорил ли голос правду? И как это могло быть дорогой к экстазу, о каком бы экстазе ни шла речь? Точно придя в возбуждение, голос принялся перескакивать с темы на тему:
«Я — из первых псайкеров той эпохи, когда настоящая наука уступила место раздорам и анархии… О, безумие, безумие… Меня покинули. Наш корабль разбился… погиб в варпе. С тех самых пор, через все те мрачные эоны времени до меня долетал лишь шёпот телепатов из реальной Вселенной. Просачивались
«А сколько это — эон?» — Джоми ещё многого не понимал.
На какое-то время воцарилось молчание, потом голос туманно ответил:
«Время в варпе ведёт себя по-разному».
«А твоё тело искажено?»
Снова этот далёкий смешок…
«Моё тело, — повторил голос без выражения, — моё тело…»
Больше он ничего не сказал.
Призрачная гангрена всё капала вниз с газового гиганта.
Серпилиан молился.
— In nomine Imeratoris… приведи нас к золотому мальчику, дабы мы могли пленить его или привести к Тебе, как будет воля Твоя. Император, храни нашу броню и наш взор, смажь наше оружие, дабы оно не заело. Благослови и напитай лучи наших лазеров, fiat lux in tenebris…
«И очисти мой взор тоже». Пронзи ауру защиты, которая скрыла мальчика, и сорви катаракту сомнений.
Поредевшие шеренги Приносящих Бедствия в выпуклой, отполированной до блеска и усеянной эмблемами силовой броне, в основном — тёмно-зелёной с волнистыми шевронами режущего глаз пурпура, тяжеловесно преклонили колена. Подняв личины шлемов, они пристально всматривались в инквизитора, облачённого в одеяния убитого капеллана. Зелёная риза, пурпурный фартук с филигранной эмблемой ордена. Длинная розовато-лиловая стола от шеи до колен вышита ксеносами в муках. Амулеты и значки брякали и звякали.
— Я решил, что благословлю наших воинов-огринов тоже, — тихо поведал Серпилиан Хакарду, преклонившему колена рядом. — Огрины тоже люди. До известной степени. Благословение ведь зависит не от того, кто принимает, а от того, кто даёт. Разве у лазпистолета есть разум, командор? А душа — есть! Но не мыслящий разум! У огринов есть душа.
И этим самым, в этот священный миг, он оправдал своё решение разбавить крепкое вино десантников грубым элем неотёсанных великанов. Серпилиан догадывался, что подумает командор. «На моём корабле у них нет души. Пара бочек выпивки — и они всё разнесут к чертям». А, может, это говорило в Серпилиане чувство вины. Что он, выживший, должен облачаться в ризы капеллана, который бился с поработителями столь ревностно.
Взоры собравшихся Приносящих Бедствия горели благочестивой самоотверженностью. И всё это, чтобы выловить одного мальчишку… Внутреннее чувство Серпилиана по-прежнему твердило, что эта операция имеет огромное значение. Если бы только он видел яснее! Сама пелена на его внутреннем взоре подразумевала, что он с десантниками столкнулся с могучим противником и награда может быть огромной.
Хакарду он шепнул:
— Космодесантники и огрины должны быть как одно целое под твоим командованием. Последние — не просто таран. Если я не благословлю их, мы все потеряем в уважении.