Искра на Счастье
Шрифт:
Две молодые девушки, одетые в скромные платья-туники, низко поклонились Аниколь.
— Госпожа что-нибудь желает?
Госпожа желала.
Бедные девушки с ног сбились, таская разные яства, переставляя мебель, передвигая магическое опахало, раздвигая и сдвигая занавеси, открывая и закрывая окна, перенастраивая амулет нагрева\охлаждения помещений.
Баронессе было жарко. Нет, теперь уже слишком прохладно. Чашка недостаточно красивая. А теперь отвар слишком приторный. Кровать должна стоять напротив окна. Нет, лучше вдоль стены.
Наконец, дю Плиер выдохлась и решила прилечь отдохнуть.
Обе служанки переглянулись и тихо выдохнули — какое-то время без капризов!
Дни полетели один за другим. Делать было нечего. Вот, совсем нечего! Шить, вышивать, плести и вязать баронесса не любила. Петь, танцевать — помилуйте, она почтенная женщина, мать семейства! Тем более, какая радость в танцах, если зрители одни женщины? Выходить гулять можно, но сад хоть и большой, но окружен такой высокой стеной, что опять же, кроме других женщин, изнывающих от ничегонеделанья, никого и не видать.
Баронесса гоняла служанок и только этим и развлекалась. Ее приказы сообщить Борису и повелителю, что она просит о встрече, и с поклоном выслушивались, но на этом и все.
Тихо зверея, Аниколь начала подозревать, что выражение «золотая клетка» довольно точно характеризует ситуацию, в которой она очутилась.
Однажды, женщина поймала себя на мысли, что с умилением вспоминает родное поместье и мужа. Пусть у нее не было такой роскоши, и новое платье она могла себе позволить не так часто, как ей хотелось, зато она ходила, куда хотела. И ела, когда хотела, а не когда установлено правилами. И всегда могла выпросить для себя все, что хочется, даже если поначалу барон был категорически против. А эти евнухи — кивают, кланяются и исчезают, так и не выполнив ее приказа.
Примерно через пару дней, как Аниколь попала сюда, ей пришлось быть свидетельницей наказания. Две девушки что-то не поделили и поскандалили. Евнухи уложили их на пол, привязали ноги девушек к деревянным скамейкам — в империи на таких дрова пилят — и исхлестали им ступни розгами. Девушки так кричали и плакали, что у Аниколь голова разболелась.
После этого в гареме воцарились тишина и порядок. Да, наглядная демонстрация, чем грозит непослушание или неправильное поведение учат сдержанности лучше, чем просьбы и уговоры.
Наконец, спустя три недели, Табиб пришел с известием, что зять повелителя Борис согласился встретиться с баронессой.
— Сейчас? Идем же скорее! — Аниколь готова была бегом бежать.
— Не сейчас, леди, — поклонился евнух. — Завтра после завтрака и второй утренней молитвы я зайду за вами и отведу туда, где вы увидитесь с господином.
Баронесса почти не спала ночью, ожидая утро и встречу с сыном.
Табиб, как специально, никуда не спешил, шел медленно, по пути останавливался и беседовал то с одним, то с другим. Наученная горьким опытом, благо, что не своим, Аниколь скрипела зубами, но покорно ждала.
Баронесса
— Борис! — кинулась мать к сыну. — Как ты? Почему так долго не приходил? Я тут измучилась вся, меня никуда не выпускают, будто я наложница повелителя!
— Т-ш, матушка, что ты такое говоришь? — Борис нервно дернулся и заозирался. — Повелитель оказывает тебе гостеприимство!
— Но если я гостья, то почему меня поселили в гареме? Почему я никуда не могу выйти? Почему, чтобы поговорить с сыном мне приходится ждать неделями?
— Мы в Восточных Землях, здесь такие порядки! Женщины живут на женской половине и без разрешения мужчины, под чьим покровительством находятся, не могут никуда выйти.
— Но ты — мой сын! Я нахожусь под твоим покровительством! Прикажи мне поселить меня рядом с собой! Ты женат на дочери повелителя, здесь все обязаны выполнять твои указания!
— Я не могу, — Борис потупился. — Тут все не так, как мы думали. Я женат на дочери повелителя и не она мне, а я ей принадлежу. И не она мои приказы выполняет, а я — её.
— Но, как? — баронесса пораженно посмотрела на сына. — Ты только что сам говорил, что женщина здесь ничего не решает!
— Женщина — да. Но дочь правителя, как оказалось, не просто женщина, — Борис скривился. — Повелитель находит время навещать Мадину, регулярно справляется, довольна ли она, счастлива ли и радует ли ее муж. Один раз Мадина пожаловалась, что я был груб.
Борис затравленно посмотрел на мать:
— Ты не представляешь, что со мной сделали!
— Что? — баронесса в ужасе прижала руки к груди. — Ну, не молчи!
— Меня высекли. Как сопливого мальчишку! — Борис горько усмехнулся. — Отец меня пальцем не трогал, а тут…
— Но как они посмели! — вскипела Аниколь. — Ты не раб, ты барон дю Плиер!
— Я — муж ясноокой Мадины и только потом барон дю Плиер. Если бы я знал об этом раньше!
— Но это такая блестящая партия! — беспомощно пробормотала баронесса. — Как же так? Почему?
— Повелитель, — Борис нервно оглянулся и понизил голос. — Повелитель, оказывается, очень чадолюбив и особенно внимателен к дочерям. Горе тому, кто огорчит принцессу, и для повелителя неважно, кто это — неласковый муж или нерадивая служанка.
— Но ты сказал, что был груб? Конечно, так нельзя, она же принцесса, — пролепетала баронесса. — Наверное, поэтому и меня тут заперли, из-за недовольства твоим поведением!
— Матушка, вы слушали меня? Женщины здесь не могут жить, где им заблагорассудится, только на женской половине. А моя грубость заключалась в том, что я не пожелал развлекать жену.
— То есть?
— Мадина хотела погулять в саду, а мне не хотелось. Но она не оставила и тогда я рассердился и накричал на нее. Что бы знала свое место и оставила меня в покое, если я ей велел.